— Ты ничего о ней не знаешь! — обиделась Катерина. Сейчас она жалела, что рассказала кое-какие подробности о Джульетте. — Более доброго и храброго человека трудно сыскать! Она…

— Ой, да знаю я таких, как она! — перебила Леда. — Безвольное создание, бездумно выполняющее веления отца. — Говорила она непривычно резко. — Все отцы — тираны!

Леда разгорячилась, раскраснелась. Было совершенно ясно, что сейчас она говорит не о Джульетте.

— Ты считаешь своего отца тираном? — мягко уточнила у нее Катерина.

— Сами судите, — ответила Леда. — Когда Филиппо узнал, что я беременна, он тут же отправился к моему отцу. Филиппо объяснил отцу, что хочет на мне жениться, — только сказал, что ему нужна пара месяцев, чтобы заработать денег нам на жизнь. — У девушки затряслись руки. — И как поступил отец? Он всучил Филиппо полный кошелек денег и велел ему скрыться с глаз долой. Этот трус схватил деньги и сбежал в Италию!

Леда взяла чашку, чтобы отпить чай, но он расплескался на блюдце и на скатерть. Как только девушка поставила чашку, Катерина потянулась, чтобы взять ее за руки.

— Вы можете себе представить… — начала Леда уже более спокойно, но встревоженным голосом, который, казалось, наполнил комнату, — отца, который опустился до такого? Возводить на пути человека, любящего его дочь, всяческие препятствия, чтобы эта любовь ускользнула?

У Катерины возникло непреодолимое желание убежать от демонов, воскрешенных словами Леды. Но она взяла себя в руки, ради девушки.

— Я отлично себе это представляю, — ответила она. — Откровенно говоря… я сама это пережила.

Венеция, 1753 год

— Катерина! Ты где была? — требовал ответа отец. Он сидел в своем кабинете за огромным письменным столом красного дерева, вцепившись в подлокотники резного кресла. Его седая нестриженая борода спуталась, под ногтями грязь. Слишком много времени он провел на торговом судне.

— Про…прости, что меня не оказалось дома, когда ты приехал, — извинилась я, оставаясь стоять подальше от него. — Я бегала по матушкиному поручению. Нужно было кое-что отдать в починку. — Воздух в комнате стал тяжелым, как будто я задыхалась внутри шерстяного ковра. Неожиданно мне стало дурно.

— Я приехал домой, ожидая теплой встречи, — ответил он. — А сын мой в тюрьме, и дочь бегает по всему городу…

— Я была в гетто…

— Еще лучше! В гетто. Отличное место. А ты, часом, не заходила в один из их храмов помолиться?

Я подумала об Элии и возненавидела его.

— Иди сюда, — велел он. Я почувствовала, как напряглось все мое тело, когда он поманил меня к себе. — Я соскучился по тебе. И привез тебе подарок.

Сердце мое заколотилось от предвкушения — я ничего не могла с собой поделать. Человек всегда может найти немного любви к тому, кто привозит ему подарки. Я медленно подошла.

Отец достал маленький кожаный мешочек и вытряхнул содержимое на стол. В полуденном свете вспыхнули невероятно красивые золотые серьги.

— Они из Греции, — сказал отец. — Торговец, который продал мне их, уверял, что им более тысячи лет.

Я взяла серьги и залюбовалась лежащим на моей ладони украшением. Серьги были неотразимы: в форме полумесяца, усеянные сотнями крошечных золотых капелек. Отец заметил мое довольное лицо.

— Bene… видишь, хорошо, когда отец дома.

Я вспыхнула. Как же легко меня купить.

— Ты же знаешь, что ты папина любимица, Катерина.

Я его единственная дочь. Кому же быть его любимицей? Но так он намекнул мне, что любит меня. Я понимала, что он хочет сказать, когда он произносил эти слова.

— А когда я буду готов, оплачу долги твоего братца и позволю ему вернуться домой, — продолжал он. — И вся семья снова будет вместе.

— Рада это слышать, — и я не лгала. Мне не хотелось долго оставаться с отцом наедине. Кому понравится такое пристальное внимание? Пусть паршивой овцой будет Пьетрантонио.

— Рада? Не вижу, чему тут радоваться, — презрительно усмехнулся он. — Мне приходится выкупать его из тюрьмы, как почерневшее серебро из еврейского ломбарда.

От его последних слов у меня закружилась голова. Неужели он видит меня насквозь? Знает, где я только что была?

— Ох… мой брат стоит большего, чем старое серебро! — запинаясь, произнесла я. Какое идиотское замечание. Я повернулась, чтобы уйти, опасаясь, что выдала себя.

— Принеси мне поднос с письмами, — попросил отец. Поднос стоял на боковом столике у двери. — Я уже начал открывать письма, как только вернулся домой, но кипе нет конца.

— Конечно. — Я подошла за огромным овальным подносом. С одной стороны лежала пачка запечатанных конвертов, с другой — развернутые письма, которые он уже прочел. На самом верху я увидела подпись человека, которого отлично знала: Маттео Брагадини. У меня тут же ёкнуло сердце.

— Ой… дождаться не могу, когда примерю новые сережки! — воскликнула я, глядя на маленькое зеркальце на стене. Оно было из Фландрии, одна из отцовских драгоценностей. Зеркало окружали миниатюрные сцены из Страстей Христовых, изображенные на дереве. — Но сперва нужно снять эти жемчужные серьги. Они не вытаскиваются!

Пока я возилась с серьгами, быстро, как смогла, пробежала глазами письмо, лежащее на подносе.

К тому моменту когда я подошла и протянула отцу поднос, сердце мое так сильно колотилось в груди, что я подумала, что лишусь чувств.

Наш план начал воплощаться в жизнь.

Той же ночью, когда все уже спали, я прокралась в сад. Я решила, что Джакомо в нашем тайнике оставит для меня записку. Так мы общались между собой. Отец следил за мной с усердием турецкого султана, стерегущего свою любимую жену в гареме. Мне необходимо было узнать новости — на что ради нас согласился синьор Брагадини?

При свете звезд я разглядела мерцающую восковую печать, когда подходила к старой задней калитке. Сердце мое щемило, но еще я чувствовала страх. Раньше Джакомо никогда не скреплял печатью свои послания. Я понимала, что в этом письме могут содержаться опасные тайны. Я достала его из тайника и побежала назад в дом, вверх по лестнице. Я забилась в самый темный уголок спальни с огарком свечи и стала читать.