в период Холокоста. Помимо этого, четыреста пятьдесят миллионов марок[95] были выплачены международной организации «Конференция по материальным претензиям евреев к Германии». Заключение соглашения с Германией вызвало гнев у части израильской общественности, в том числе и у парламентской оппозиции, возглавляемой движением «Херут». Менахем Бегин считал, что эта «сделка» «заклеймит еврейский народ вечным клеймом позора», а немецкие деньги сравнил со свиньей, которую Антиох принес в жертву в Храме.[96] «Мы отдадим наши жизни! Мы оставим наши семьи, мы простимся с нашими детьми, но переговоров с Германией не будет!» – пообещал Бегин, а его сторонники предприняли попытку захвата здания Кнессета, которую полиции удалось пресечь. При всем уважении к чувствам протестовавших, надо сказать, что они были неправы. Получение репараций ни в коей мере не означало прощения и тем более забвения злодеяний нацистов. Немецкие деньги не могли вернуть к жизни шесть миллионов убитых евреев, но они могли помочь становлению (и выживанию, если уж на то пошло) воссозданного еврейского государства. Так что Бен-Гурион, договаривавшийся с немцами о репарациях, был абсолютно прав, а выступавший против них Бегин призывал «выплескивать из ванны с грязной водой и самого ребенка» или, как гласит старинная еврейская присказка, «проклинал вместе с Аманом и Мордехая».[97]

Правительство нередко упрекали в том, что оно предоставляет преимущества репатриантам-ашкеназам, а о мизрахах[98] заботится меньше.

Действительно, более образованные ашкеназы устраивались на новом месте лучше, и со старожилами, большинство которых составляли ашкеназы, они легче находили общий язык, но главной причиной недовольства мизрахов было несоответствие израильской реальности их ожиданиям. «Земля, текущая молоком и медом»[99] порой откровенно разочаровывала и степень этого разочарования находилась в прямой зависимости от положения, которое репатрианты занимали там, где они родились, и обстоятельств, сопутствовавших их репатриации. Так, например, йеменские евреи, в массе своей бывшие простыми тружениками и бежавшие от смерти в буквальном смысле слова, были всем довольны, а к трудностям относились стоически. А вот иракские евреи, среди которых было много образованных и (прежде) зажиточных, считали себя обделенными и выходили на демонстрации, протестуя против «расовой дискриминации» – преобладания ашкеназов в бизнесе и среди чиновничества. Но «иракцы» протестовали мягко, в демократических рамках, в отличие от марокканских евреев, устроивших в июле 1959 года настоящую войну с полицией в хайфском квартале Вади-Салиб, где проживали мизрахи.

Пресекая драку в одной из харчевен, полицейский выстрелил в «марокканца». Ранение оказалось не опасным для жизни, но по кварталу разнесся слух о том, что полиция «без причины» убила несчастного марокканского еврея. В ответ на «полицейский произвол» «марокканцы» предприняли попытку штурма квартального полицейского участка. Нападавших удалось разогнать, но они не успокоились, а начали громить магазины и административные здания. Жители квартала открыто сочувствовали погромщикам, а полицейские наряды забрасывали камнями. Было ясно, что мнимое убийство «марокканца» стало всего лишь поводом для выплескивания скопившегося недовольства, вызванного «засильем ашкеназов» («марокканцы» и другие выходцы из Магриба[100] считали себя носителями передовой французской культуры и на этом основании многие из них ожидали особого к себе отношения). Беспорядки в Вади-Салибе наглядно продемонстрировали глубину противоречий между западными и восточными общинами, а также необходимость принятия действенных мер по их преодолению.

Несмотря на все трудности и сложности, сотворение чуда (иначе строительство еврейского государства и не назвать) продолжалось. В условиях экономического кризиса правительство, возглавляемое Бен-Гурионом, занялось активным инвестированием в инфрастуктуру, невзирая на хронический дефицит платежного баланса, который покрывался за счет помощи мирового еврейства, немецких репараций и американских займов. Риск был велик, но правительство было уверено в том, что со временем положение нормализуется. К тому же другого выхода не было – или плыть намеченным курсом, или идти ко дну.

Суд над Эйхманом

11 мая 1960 года произошло событие, продемонстрировавшее миру возможности израильских спецслужб и неотвратимость наказания для тех, чьи руки запятнаны еврейской кровью. Сотрудники разведслужбы Моссад[101] захватили в Буэнос-Айресе скрывавшегося там бывшего оберштурмбаннфюрера СС Адольфа Эйхмана, руководившего так называемым «еврейским отделом» Главного управления имперской безопасности нацистской Германии. Начав с организации принудительной эмиграции евреев из Германии и Австрии, Эйхман перешел к «окончательному решению еврейского вопроса», то есть – к физическому уничтожению лиц еврейской национальности. 11 апреля 1961 года начался судебный процесс, продолжавшийся до 15 декабря, когда Эйхману был вынесен смертный приговор. Немецкий адвокат Роберт Серватиус, защищавший Эйхмана, пытался оспорить правомочность израильского суда в отношении того, кто совершал свои преступления за пределами Государства Израиль и до его создания, а затем проживал в Аргентине. Когда эти возражения были отклонены на том основании, что еврейский народ вправе судить Эйхмана за преступления против евреев, Серватиус, имевший большой опыт по части защиты нацистских преступников, попросил снисхождения для своего подзащитного на том основании, что он «всего лишь исполнял приказ». Но и эта уловка не сработала.

Эйхмана повесили в ночь с 31 мая на 1 июня 1962 года в тюрьме города Рамла. Тело его было предано кремации, а пепел развеян над водами Средиземного моря. Эйхман считается единственным преступником, казненным за время существования государства Израиль, но это не совсем так. Первый смертный приговор, вынесенный капитану Меиру Тувианскому по обвинению в предательстве, был приведен в исполнение 30 июня 1948 года, но дополнительное расследование доказало невиновность Тувианского. Так что Адольф Эйхман – второй, кого казнили по приговору израильского суда, но при этом единственный казненный преступник.

На суде в качестве корреспондента журнала The New Yorker присутствовала Ханна Арент. По итогам процесса она написала книгу «Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме», оказавшую большое влияние на развитие моральной философии во второй половине XX века. Тема банальности зла, затронутая в книге, до сих пор является одним из самых острых вопросов в этике, а сам термин стал нарицательным.

Суд над Эйхманом имел огромный международный резонанс – как торжество исторической справедливости и демонстрация того, что у еврейского народа есть могущественный защитник – Государство Израиль.

Глава седьмая. Нюансы межвоенного периода

Блокада, бойкот и дипломатические проблемы

Если уж говорить начистоту, то мало кто из израильских политиков надеялся, что после Войны за независимость Израилю удастся наладить сотрудничество с соседними арабскими странами. Для подобного оптимизма не было оснований, несмотря на то, что в текстах соглашений о перемирии говорилось о постоянном мире и о гарантиях безопасности. Но написать можно все, что угодно… Разумным людям было ясно, что подписанные на Родосе соглашения дали Израилю не прочный мир, а всего лишь