В лесу многоэтажек сказал Енот Ежу

— Чем тяжелей пропажа, тем больше нахожу.

Еноту Еж ответил, улегшись на кровать

— Чем ярче солнце светит, тем крепче буду спать.

(Сергей Журавлев, «Сказки для маленьких зверей»)

Предыдущие записи перекочевали из тетрадки в файл, а для завершающего сеанса требовался Иваныч. Романов с трудом сдерживался, чтобы не сочинить финал из головы. Прошатавшись полчаса по комнате, он подчинился выработанному рефлексу и решил позвонить Вере. Они не разговаривали больше недели. За это время Арсений успел потерять работу, сменить квартиру и с помощью Иваныча написать книгу.

Последний разговор с женой мог бы возглавить рейтинг невнятности и отсутствия взаимопонимания, если бы такие рейтинги составлялись. Тогда она просила передать какие-то документы, а на расспросы о жизни жаловалась на маму и высокие цены. Арсений подумал, что сегодня, наверное, надо будет честно рассказать обо всех неприятностях, и набрал длинный номер.

— Послушай, — сказала Вера. — Как у тебя дела? С работой и вообще.

— Нормально, — Романову резко расхотелось что-либо рассказывать.

— Да? А мне сказали, что ты уволился. И с квартиры съехал.

— Ну, это временно.

— То есть ты считаешь, что все хорошо?

— Да.

— Тогда я хочу с тобой поговорить.

— Я понимаю.

— Что ты понимаешь?

— Что ты хочешь поговорить, иначе бы не говорила.

— Прекрати.

— Что прекратить?

— Должна тебе сказать очень важную вещь, — голос Веры отражался эхом. — Я остаюсь в Лос-Анджелесе.

— У тебя там кто-то появился? Я хочу все знать.

— Послушай, — сказала Вера холодно, — хочешь все знать — залезь в сеть. Ну, хорошо. Ты имеешь право. Да, появился.

— Кто он?

— Почему ты решил что это «он»?

— Кто же тогда?

— Арсений, ну какая разница.

Романов бросил трубку и только сейчас понял, что произошло. Точнее не сейчас, а вообще произошло. Он лег на диван, закрыл глаза и перестал чувствовать что-либо кроме глубочайшей усталости. Сердце билось ровно, но как-то отдельно от остального организма. В полусне, похожем на дурной триллер, снятый выжившим из ума режиссером детских утренних программ, резко прозвучал звонок в дверь. На площадке стоял Иваныч. Проведя старика на кухню, Романов опустился на стул и снова оцепенел.

— Мечтаете? — утвердительным тоном начал беседу Иван Иванович.

— Да как-то не выспался. И кофе кончился.

— Это можно исправить.

Иваныч взял литровую эмалированную кружку, налил в нее воды и поставил на плиту. Когда вода закипела, он засыпал в кружку полпакета черного чая и сделал огонь совсем маленьким. Через несколько минут старик снял кружку, замотал ее в полотенце и поставил на стол.

— Чай-чаек, надежды огонек, — сказал старик, не глядя на Арсения. — Утро — корень одиночества, день — ствол, вечер — крона, а ночь — это ночь. Чаю глоток — восходящий поток, — бормотал он, расставляя чашки и вываливая на стол горсть фруктовых леденцов «На орбите». — Чай — это маленькое гнездышко в листве одиночества. Попейте, полегчает.

— Что полегчает?

— Там видно будет. Сил прибавится.

Сил прибавилось после первого глотка. Стук сердца снова стал отдаваться в висках, но теперь кровь циркулировала через ясный и трезвый мозг, наполняя тело бодростью и пузырясь под кожей разрядами неистраченной энергии. Хотелось говорить, курить и ходить одновременно.

— Готовы записывать? — спросил Иван Иванович. — Сегодня заканчиваем.

— Только спросить хотел. Если совпадения не случайны, то какие они? Я в том смысле, каким словом обозначается «неслучайность»?

— Ну вот «совпалыч» — нормальное определение, чем не подходит? Так и говорили тогда. Как сейчас говорят, не знаю. Наверное, так же.

— Думаете, в наши дни кто-то еще знает?

— Прямых указаний нет. Но, судя по некоторым моментам, совпалыч используется в полный рост. По телевизору все одновременно смотрят одно и то же, — вот вам и почва для синхронизации. Схема совершенствуется, но принцип остается.

— Мне вот как раз сам принцип и не понятен. Ну ладно, бурлаки. Красиво, конечно, но с точки зрения логики не обосновано.

— Давайте я логично объясню. У всего есть причина, так? Если существует причина, значит есть и следствие. Верно?

— Верно.

— Предположим, вы хотите с кем-то поговорить по телефону. Для этого набираете известный вам номер и разговариваете, правильно?

— Как же иначе? — воспоминание о недавнем разговоре укололо под сердцем.

— То есть, чтобы следствием стал разговор, вы создаете причину — снимаете трубку, так?

— По-видимому, так.

— Значит, получается, что причина для вашего разговора с этим человеком — всего лишь снятая трубка? Неужели других причин для разговора у вас нет? Вы зачем звоните?

— Сам не знаю, — вздохнул Арсений. — Наверное, и другие причины есть.

— Какие же?

— Ну, всякие. Какие угодно. Любые.

— Вот! Причины могут быть любыми. Значит, для любого следствия есть любая причина, теперь понятно?

— Почти.

— Со временем поймете. Случайность — это не событие, это чувство. Ощущение случайности события — это чувство непонимания его закономерности. Ну, хорошо, давайте записывать, мне домой скоро.

Домой Иваныч всегда уходил через чердак. Как утверждал старик, на крыше он снимает бывший домик для птиц.

— Голубятню? — спросил Арсений.

— Нет, чердачное помещение. Голубятня — это там где голуби. А у меня полный порядок. Печка, свечка, молодая овечка. Заходите в гости, сами убедитесь.

— Какая овечка?

— Так говорится, когда в доме все есть. Или еще говорят в таких случаях: «от батона до плафона». Это из неприкосновенного словарного запаса. Много таких выражений. Только пользоваться ими надо осторожно и к месту, иначе неприятности получаются.

— Кстати о неприятностях. Мне только что сказал Журавлев, что нас вот-вот расселят.

— В самом деле? — не удивился Иваныч. — Вы не расстраивайтесь особо. Дело обычное. Как в песне поется: «Есть гнездо у птицы, норы у лисицы, а простому человеку негде прислониться». Ну что же, пойдемте, покажу вам свою хату.

Поднявшись на чердак и пройдя по крыше, Романов, и вправду, увидел небольшой домик с крыльцом, вокруг которого были расставлены горшки с комнатными растениями. Внутри было светло и просторно, несмотря на микроскопические размеры бывшей голубятни. Единственная комната служила Иванычу не только спальней и кухней, но еще и мастерской. Последнее подтверждалось наличием в углу верстачка с инструментами.