вечера, так? Ведь давать показания – это совсем другое. Сухой язык не заменит человеческого общения.

– Не заменит, – согласился Гуров. – Поэтому я здесь.

– Вот и я об этом, – вздохнул Серов. – Жизнь меняется очень быстро, люди за ней не успевают, о будущем детей даже подумать страшно. Вот вроде бы у меня один ребенок. Казалось бы, справимся, сдюжим. Но это только со стороны нет проблем. Только со стороны… Признаюсь вам, гражданин начальник… – он улыбнулся, обратившись к Гурову неформально, – я и сам до сих пор вспоминаю свои школьные годы с ощущением, будто бы меня постоянно в чем-то обвиняли. Вечно был кому-то должен, вечно чего-то боялся.

«Точно. Давай теперь и школу вспомним, – отметил про себя Гуров. – Про детский садик тоже поговорим. Куда же вас постоянно уносит, дядя?»

– Юрий Петрович, а вы сможете вспомнить что-то, что показалось вам подозрительным во время выпускного вечера? – перевел тему Гуров. – Вы же общались с людьми, к дочери подходили. Может, были какие-то невнятные моменты, которые сейчас можно было бы увязать со смертью учителя истории?

– Ничего я не заметил, – отрезал Серов. – И еще в тот день высказал вам свое мнение: Шлицман был алкоголиком. Вот сердце и не выдержало.

– Олега Алексеевича убили, – спокойно произнес Гуров. – Кто-то нанес ему смертельную травму головы.

Серов застыл, приоткрыв рот и недоверчиво уставившись на Гурова.

– И-и-ира! – позвал он. – Ира!

На кухне в это время уже гудела кофемашина. Звук был довольно громким, и Ирина не услышала мужа. Но Серов не стал повторно ее звать.

– Да вы шутите, – неуверенная полуулыбка тронула его губы. – Да кому он нужен-то?

– Именно поэтому, вероятно, и убили, – согласился Гуров. – Потому что не был нужен.

– Быть не может, – не поверил Серов. – Это точно, да? – Господи, дурацкий вопрос. – Убили. Надо же. Шлицмана – и убили. Это же в голове… Да это цирк какой-то!

– Кого убили? – раздался голос Ирины. – Олега Алексеевича?

Входя в комнату, она услышала слова мужа. В каждой руке Ирина держала блюдце с мизерной чашечкой кофе. Точно такую же она преподнесла Гурову немногим раньше.

Серов вскочил, взял из ее рук свою чашку. Другую она передала Гурову. Ее лицо при этом было крайне озабоченным. Чувствовалось, что ей требовались объяснения.

– Да, Шлицмана, – прояснил ситуацию Серов. – Оказывается, никакой это не сердечный приступ, представляешь?

Ирина прижала руку к груди, перевела взгляд с Гурова на мужа, потом обратно.

– Мама дорогая, – выдохнула наконец она и опустилась на стул. – Да как же это?

– Ну вот так, – отреагировал на ее вопрос Серов. Он уже сел на диван, но к кофе не притронулся. Пристально посмотрел он на Гурова и спросил: – Вы уже нашли того, кто это сделал?

– Ищем.

– Ищете… – эхом отозвалась Ирина и взглянула на мужа. – Юра, надо, наверное, рассказать.

– О чем? – резко спросил супругу Серов.

– Про историю с Олесей.

– Ты уже приняла свои таблетки?

– Потом, – отмахнулась Ирина и повернулась к Гурову: – Послушайте, это же немыслимо.

– Вы о чем?

– Но кто же… Он же…

– Иди и прими свое лекарство, – приказал Серов. – Я здесь сам все вопросы решу.

Это было уже интересно. Гуров не оставлял без внимания каждое их слово, каждый жест. О чем Ирина хотела рассказать? Что-то произошло между ней и убитым, если известие о том, что он умер не своей смертью, заставило ее поделиться с ним чем-то, что до того тщательно скрывалось? Лев Иванович даже не сомневался в том, что ему откроют тайну, даже секрет. И если бы не убийство, то он бы ни о чем не узнал.

– Ладно, – ровным голосом произнесла Ирина, не глядя на мужа. – Если хочешь сам, то давай сам. Мне все равно нужно к врачу. С таким трудом записалась… До свидания, – кивнула она Гурову.

– Тебе к врачу через час, – напомнил Серов.

– Предлагаешь сидеть на кухне, пока будешь разговаривать с полицейским?

«Мило, – отметил про себя Гуров. – Отношения-то между ними не очень».

Ирина встала и вышла из комнаты. Спустя минуту мягко цокнул замок закрывающейся входной двери. Со стороны лестничной площадки прогремели ключи, и наступила тишина. Гуров приготовился к тому, что Серов как-то объяснит поведение своей жены, ну или хотя бы внесет хоть какую-то ясность в возникшей ситуации. Обычно воспитанные люди так и делают – сглаживают углы перед невольными свидетелями. Но глава Управы, кажется, вообще ничего не заметил.

– Да уж, – пробормотал он. – Убили Шлицмана. Убили…

– А почему вы решили, что у него сердечный приступ? – спросил Гуров.

– Это не я решил, – вскинулся Серов. – Это люди сказали. Ну а что можно было еще подумать? Он был немолод, выпивал. Вполне вероятная причина смерти.

Поднатужившись, он встал с дивана, прошел к столу и поставил на него свою чашку, но после снова вернулся к дивану. Поднял пиджак, поискал что-то в кармане и достал пачку сигарет.

– Вы курили на выпускном, я видел, – обернулся он. – Будете?

– Воздержусь.

– А я вот никак бросить не могу, – посетовал Серов, выудил из брюк зажигалку, прикурил. Покрутился на месте, ища пепельницу, и обнаружил ее на одной из полок. Громыхнул ею, поставив на центр стола, и наконец успокоился.

– Дело было в этом году, – начал он, усевшись на стул и забросив ногу на ногу. – Ну когда… примерно в сентябре все и началось. Нет, не в сентябре, а позже. Но именно в начале учебного года мы решили, что дочери нужны репетиторы – к ЕГЭ она была совершенно не готова. В начальной школе она была прекрасным во всех отношениях ребенком. Я тогда в муниципалитете работал. Должность была не шибко важной, но карьерой я, конечно, занимался серьезно. Но и время дочери уделял немало. Ирка же у нас туризмом увлекалась с юности. В первый после рождения Олеськи поход мы отправились, когда ей было всего полгода. Три дня в палатке пролетели как один. И ничего страшного не случилось. А вот после четвертого класса девку мою как подменили. Замаячил подростковый возраст, появились новые увлечения, мальчики, записочки, какие-то духи она себе купила. Все казалось, что пройдет – другие же родители как-то справляются, верно? Вот и мы думали, что выплывем. Тем более что дочь все еще интересовалась учебой. Худо-бедно, с тройками, но каждый учебный год заканчивала. Правда, плохих отметок становилось все больше, а замечания от педагогов прилетали все чаще и чаще. Ира сказала: «Дочь надо показать психотерапевту». Наивная, она полагала, что у Олеськи найдут что-то типа нервного расстройства, а это корректируется, а еще на это можно будет списать все ее закидоны. «Ты знаешь, Юра, ведь сейчас столько случаев! – передразнил он жену. – Просто раньше об этом не думали, ругали детей, а им просто нужно было помочь!» Тьфу… дурная баба, ей-богу. Я к тому моменту уже в Управе работал, и без этого проблем хватало. Мне бы уйти в дела с головой… Но не смог. Не умею. Потому что искренне считаю, что если закрыл дверь кабинета, то, будь добр, займись семьей, если она у тебя есть, конечно. Семья у меня была. Есть и сейчас. И я занимался. На плечи бабушек мы с Ирой свои проблемы не перекладывали. В общем, согласился я на то, чтобы дочь осмотрели психотерапевты. К врачам ходили все вместе, я хотел все слышать из первых уст, как говорится.