— Что еще за хрень с дополнительным пунктом? — возмущается Назаров, уставляясь на меня с претензией. — Как ты это позволила?

— Подумала, что у вас сложное положение, Денис Викторович, — язвительно улыбаюсь я, — ни на какие условия Эрик согласен не был. Он хочет сохранить свою творческую свободу. Не хотите его на этих условиях — я пойду тогда. Кстати, гонорар тоже подвергся корректировкам.

— Настя, Настя, — Дэн покачивает головой, — понятия не имею, где ты найдешь работу, когда позволяешь себе такую неисполнительность. Ты должна была добиться договора на наших обычных условиях, а не допускать вот это. На рекомендации можешь не рассчитывать. И на премию тоже.

— Вы подписываете или нет? — я цежу это сквозь зубы, превозмогая темноту в глазах. — И не забудьте в заявлении на увольнении указать дату окончания моих рабочих обязательств.

— Смотри, может, еще передумаешь? — скучающе интересуется Дэн, неторопливо подписывая договор. — Я могу рассмотреть твою кандидатуру. Хотя зарплату тебе все-таки стоит пересмотреть, в соответствии с профессиональными навыками.

— Вы ужасно великодушны, Денис Викторович, — я буквально скалюсь, потому что на этичную улыбку сил не хватает, — но я лучше в дом престарелых устроюсь. Утки за стариками выносить.

Дэн закатывает глаза, но протягивает мне вместе с моим заявлением на увольнение копию договора для Эрика.

— Дорабатываешь на дистанционке до пятницы, — напоминает он, — если замечу, что блог стоит или общение с подписчиками отсутствует — припомню, что у нас в договоре есть пункт о твоей неустойке. И на съемках будь добра быть. Забрать расчет и все такое.

Иначе говоря — посмотри, как я сделаю на твоем приятеле деньги.

Из кабинета Назарова я выхожу с острым желанием найти что-нибудь очень тяжелое и все-таки вернуться. И проломить ему черепушку! Одно останавливает — не хочу видеть второй акт соревнований кто кого сожрет — Назаров или Земцова.

Нет, вы только подумайте — он угрожает мне.

Вытирает ноги об меня!

При том, что Эрик Лусито — это всемирно признанный и известный танцор и хореограф. А Дэнчик — обычный блоггер уровня России и СНГ, повар, которого не взяли на работу ни в один действительно стоящий ресторан, и вот так он решил выкрутиться.

Что-то когда Маликов выкатил свой райдер — всей студией искали ему  сицилийские апельсины, да и гонорар не очень-то обсуждался, хотя всего на четверть обгонял тот, что я написала Эрику.

Ничего-ничего. Четыре дня осталось. В последний раз я Дэна увижу в пятницу. И все.

Я пытаюсь себя успокоить, вот только бешенства и боли слишком много.

А сколько было «это наше общее дело», «да брось, ты делаешь столько работы», «куда я без тебя» и вот это все.

Сколько придуманных мной шуток этот ублюдок произнес в эфире? Сколько ночей потрачено на монтажи его роликов, на репетиции, на всю эту чушь.

Я даже не сразу еду домой — болтаюсь по улицам, как-то плохо замечая лица прохожих и где вообще нахожусь. Прихожу в себя, только когда ноги начинают возмущенно гудеть, да и просто становится холодновато в вечерних летних сумерках в одном только тонком джемпере.

Домой возвращаюсь уже затемно. Поднимаюсь по лестнице пешком, замираю у двери квартиры «под Алинкой». Здесь живет Эрик. Может, все-таки ему позвонить? Кто-то там говорил про вино и...

Звучный девичий стон из-за двери перебивает мои мысли.

Нет, я не ослышалась, стон повторяется. И еще. И еще...

На свой этаж я взлетаю с пылающим лицом и долго путаюсь пальцами в связке ключей.

И чего я хотела? Он ведь мне ничего не обещал? Он-то мне не муж, спрашивать нечего!

И все же, досада меня одолевает.

Зачем было мне дурить голову, а?

В ключах я наконец распутываюсь и раздраженно вваливаюсь в прихожую моего нового убежища.

Черт с ним, со Змеем. Не очень-то и хоте...

Я замираю натурально на половине мысли. Потому что в пустой темной квартире совершенно точно пахнет чем-то мясным и многообещающим настолько, что у меня аж желудок подводит.

— Ну, наконец-то ты пришла, — раздается насмешливый голос, и в кухоньке, что расположилась слева от прихожей, вспыхивает свет. — Я уже третий раз разогреваю тебе ужин, мышонок, — мягко журит меня Эмиль Брух, развалившийся на кухонном стуле.

Нет слов!

Пару секунд я молчу, пытаясь уговорить сердце колотиться не так… Гулко.

Представьте ситуацию: вы — хрупкая девушка и возвращаетесь с работы домой. А на кухне вдруг находится мужик, который пальцами может колоть орехи.

И я не преувеличиваю, я видела в роликах на личной страничке Эмиля, как он это на спор делал.

И вот он здесь — в синей майке с открытыми плечами, сидит, по своим чудовищным бицепсами постукивает этими самыми пальцами.

— Ты знаешь, что это тянет на проникновение со взломом? — чуть продышавшись, я замираю в дверном проеме кухни.

Нет, на самом деле насколько офигевший кадр. Снова влез ко мне домой, шастает тут как у себя! Готовит!

— Без взлома, — лениво уточняет Эмиль, покачивая головой, — у тебя был сломан замок на балконе, взламывать мне ничего не пришлось.

Сломанный замок и вправду был. Я еще утром его заметила.

Алинка — существо высокой закалки и постоянно спит на сквозняках, Мандарин — не балконный житель, поэтому она, видимо, решила не париться до холодов, а вот я поставила себе зарубочку вызвать мастера.

— И ты просто мимо пролезал, увидел сломанный замок и решил… Меня ограбить?

— Было бы что грабить, — Эмиль забрасывает руки за голову, открывая мне прекрасный ракурс на просто восхитительно прокачанные задние дельты.

Ну, да, Алинка отсюда перевозила вещи не первую неделю, совершенно точно ценного не оставила, а я приехала с одной спортивной сумкой. Так что если ко мне сейчас заглянут грабители и будут искать деньги в моих вещах, я посмеюсь и поищу их вместе с ними.

— Ты утром отказалась от мастер-класса, — напоминает Эмиль, опираясь на кухонный стол локтями, — ведь не просто так, ты на меня злишься.

— Ну, как сказать, — я даже не собираюсь кривить душой на эту тему и отрицать очевидное.

— Злишься, — кивает Эмиль, — за то, что я ввязался в пари с этим придурком.

Обожаю сообразительных мужчин.

Блин, но как пахнет…

Пахнет мясом…

А еще на кухонном столе уютно разлегся на разделочной доске незнакомый широкий нож, а над ним укоризненно возвышается початая бутылка вина. Сбоку стоят уже явно подготовленные две белых неглубоких тарелки и два бокала.