Сергею Юрьевичу уже грезились в недалеком будущем просторные кабинеты восьмого этажа – с кондиционерами, толстыми коврами на полу, с двойными солидными дверями и секретаршами в «предбанниках» – на восьмом этаже размещалось руководство не только городской, но и областной прокуратуры. Он мечтал даже, что обязательно найдет себе секретаря – лет двадцати двух-двадцати трех, белокурого, хорошенького и не болтливого... Опасно, конечно, но... Кто не рискует – тот не пьет шампанского! А шампанское Сергей Юрьевич очень уважал – настоящее, французское.

И вдруг... «Слезь с подножки, Сергей Юрьевич!» Приехали... Позавчера Старик вдруг ни с того ни с сего вызывает его, усаживает в кресло, бросает секретарше: «Меня ни для кого нет». И... начинает откровенно разглядывать своего старшего следователя – будто впервые видит! Потом смотрит в глаза так серьезно-многозначительно и говорит: «Я возлагал на вас большие надежды, Сергей Юрьевич»... От этого прошедшего времени старшему следователю сразу стало так паскудно, словно на него возложили не надежды, а нечто совсем другое. Однако шеф продолжал:

– И сейчас еще возлагаю. Хотя не скрою: могут возникнуть, м-м... обстоятельства, которые заставят меня пересмотреть мое отношение к вам. Я говорю, разумеется, не о слухах, а о фактах, доказанных фактах. Вы понимаете, о чем я?

Тут бы старшему следователю, прямо глядя в очи начальнику своими честными глазами, твердо заявить, что ни черта он, извините, не понимает, и попросить объясниться. Но вместо этого Сергей Юрьевич заюлил, заерзал в кресле и промямлил что-то насчет того, что, мол, обстоятельства прокурорской немилости могут быть разные.

«Кретин! – ругал он себя.

Взгляд Соколова не стал ласковей.

– Добро, Сергей Юрьевич. Надеюсь, что вы меня правильно поняли. Ваша задача – не допустить непоправимых обстоятельств, при которых ни я и никто другой не смогут вам помочь.

Старик снял очки и наклонился к Мыздееву через огромный дубовый стол.

– Я тебе так скажу, Сережа. Откровенно скажу. Что бы там ни болтали, я на твоей стороне. Ты знаешь, мы с твоим отцом... не чужие, одним словом. Но не все зависит от меня, пойми ты это, голубушка моя! И над Соколовым есть люди... А слухи уже поползли и выше, смекаешь? Не мне тебе объяснять, чем это может кончиться, в такое говно вляпаешься, что... И не ты один! Так что тебе, парень, осторожнее надо быть, понял? Теперь – вдвойне и втройне! А для начала надо заткнуть глотки этим... любителям совать носы в чужие дела. Знаешь что? Возьми-ка себе это дельце, которое мы перетащили из Центрального райотдела. Ну, этой, утонувшей бабы, как ее...

– Жемчужниковой, – подсказал Сергей Юрьевич. – «Дело» номер 1313.

– Вот-вот. Дельце, по-моему, плевое, там тебе на полдня работы. Ну, шучу: от силы на недельку. Но эффектное! И, скажу тебе по секрету, в нем кое-кто заинтересован... Мне вчера звонили. Словом, Мыздеев, это дело может тебе сильно помочь, ты меня понял? Забирай его, с Зориным я уже все обговорил. Но смотри, долго не возись! И в дебри не лезь... Выводи там на чистую воду кого следует – и делу конец. Все понял?

– Понял, Михал Петрович. Все будет четко! – заверил старший следователь, настроение которого с начала беседы заметно улучшилось. – С-спасибо вам!

– На здоровье. – Соколов водрузил очки обратно на нос, давая понять, что аудиенция окончена. – Вы свободны, Сергей Юрьевич. Идите работать.

Старший следователь со вздохом отошел от окна, уселся за свой рабочий стол и вдавил окурок в серебряную пепельницу девятнадцатого века – безделица, подарок одного благодарного антиквара... Впрочем, неважно: к «делу» номер 1313 это не имело никакого отношения.

К «делу» номер 1313 имела отношение – самое прямое! – вот эта зеленоглазая девчонка, что сидела сейчас напротив Мыздеева.

– Ну что же, Александра Александровна, подозреваемая вы моя... Вернемся, так сказать, к нашим баранам?

Подозреваемая по «делу» номер 1313 ничего не ответила. Только приподняла густые темные брови – и снова сдвинула их к переносице.

– Итак, вы продолжаете упорствовать?

– В каком смысле?

– То есть продолжаете утверждать, что двадцать восьмого апреля, в вокресенье, вы не были в квартире потерпевшей Жемчужниковой, Ольги Геннадьевны, по адресу...

– Так что же, Александрова? Я должен занести в протокол.

– Да, утверждаю. То есть, продолжаю... В общем, меня там не было! И вы уже сто раз заносили это в свои протоколы.

Сергей Юрьевич терпеливо улыбнулся.

– Что поделать, вы сами виноваты, Александра Александровна. С такими упрямыми клиентами, как вы, приходится понапрасну изводить горы бумаги. Итак, ваш ответ – нет?

– Нет!

– Пишите, Валя, – следователь кивнул стенографистке и, откинувшись на стуле, с интересом воззрился на подозреваемую. – Не понимаю я вас, Саша... Можно мне так вас называть? На что вы надеетесь? Ведь против вас все улики.

– Какие улики? Они все косвенные!

– Что ж, почти верно, – улыбнулся Мыздеев. – Но их слишком много, Сашенька! А когда косвенных улик слишком много, согласитесь, все вместе взятые они очень смахивают на прямую улику. Вас заметила соседка Жемчужниковых, когда вы спускались по лестнице: это в точности совпадает по времени с установленным экспертизой временем смерти Ольги Жемчужниковой...

– Она опознала меня неуверенно. Я имею в виду – соседка, Марьина.

– Понятно: сама потерпевшая вас опознать уже не сможет. Да, Марьина не уверена: в подъезде было темно. Но она показала, что это могли быть вы. Кстати, поднявшись на четвертый этаж, Марьина заметила на резиновом коврике перед дверью сорок первой квартиры и на лестнице множество мокрых следов. На основании чего свидетельница сделала заключение, что неизвестная, которую она заметила в подъезде, приходила именно к Жемчужниковым... Ладно, Александрова: предположим, это свидетельство против вас – действительно косвенное. Зато вас уверенно опознали два других свидетеля – Долин и Курышев, которые в тот день вместе с вами пережидали грозу в магазине «Океан». И опять-таки, было это примерно в то время, когда Жемчужникова умерла от разрыва сердца в результате утопления. Один из них показал, что вы разговаривали по телефону-автомату с женщиной по имени Ольга Геннадьевна и просили ее о встрече. Другой слышал, как вы произносили угрозы в адрес некой особы, которую называли «рыжей гадиной», при этом упомянули также имя «Борис» – следствие полагает, что это Борис Жемчужников, еще один свидетель по делу. И наконец, вы, в состоянии крайнего возбуждения, выбежали из укрытия под дождь и направились именно в сторону дома, где жила потерпевшая.

– Вот именно: в состоянии крайнего возбуждения! Я была взволнована, расстроена... вы знаете чем. Разве можно относиться серьезно к таким «угрозам»?!

– Предположим, это так, и ваши слова действительно не стоило бы принимать всерьез – если бы Ольга Жемчужникова осталась жива и невредима. Но она умерла, Александра Александровна! И умерла именно в этот день и в этот час. Не кажется вам, что это довольно странное совпадение?