— Это у них семейный бизнес, — пояснил очевидное Адам.

— Скажи мне как грек, если попрошу еще оливкового масла к салату — она не плюнет мне в тарелку перед подачей?

Адам задумался.

— …но лучше не надо, — проглотил он начало фразы.

В этот момент принесли разливное пиво.

И жизнь сразу преобразилась. Я по-хозяйски прищепила к столу бумагу-скатерть, сама размешала и заправила салатик, налила Адаму водички и даже сфотографировалась на фоне сервировки с веточкой кипариса в зубах.

Через пару часов райского обеда пиво начало выветриваться, а настроение портиться. Начался обратный отсчет.

— Посмотри, пожалуйста, сколько там написано, — протянул мне листок с чеком Адам.

Достали эти «слепые».

Когда «клеют» — под лупой не разглядывают, а едят и в туалет отходят — мимо тарелки вилкой не тыкают и по дороге в сортир не падают.

Откуда тогда эта дурацкая манера неожиданно «слепнуть» и совать девушкам счет?

А это представление называется «Зацени, дорогая, сколько я на тебя потратил».

Я в таких случаях обычно возвращаю листок обратно со словами: «Мое зрение еще хуже твоего» и с наслаждением наблюдаю, как он в итоге «прозревает» и расплачивается абсолютно точно.

В этот раз, на рубеже схода пивного допинга в состояние раздраженного похмелья, мне захотелось изменить сценарий. Я протянула листок Адаму и назвала цифру в два раза большую, чем была в счете.

— Не может быть, — занервничал Адам. — Почему так дорого?

— А они за самообслуживание наценку берут.

Адам хмуро протянул руку, не забывая, одновременно тереть желудок.

— Дай-ка я посмотрю.

Справедливость восторжествовала — Адам был исцелен. А недовольная скромными чаевыми хозяйка, собирая прищепки со стола, эхом бурчала нам вслед.

В этот вечер обморок страсти снова не посетил меня.

А у Адама случилось отравление.

— Я чувствовал, что вода была несвежая в том кафе, — пожаловался Адам, быстро открывая дверь в туалет.

Я закрылась у себя в комнате и засунула в уши затычки. И еще сверху подушку на голову положила. Лишней не будет. Мало ли что… Человек все-таки живой…

Перед ужином пляж подчищался — отдыхающие уходили в номера. Одевались, наряжались, красились, доставали из сейфов украшения, мобильники, часы. Шли медленно и солидно в столовую, которая вечером переименовывалась в ресторан. Этот путь от лифта до столика через зал — как ковровая дорожка Канн, все делают вид, что самодостаточны, но наряжаются только для других.

Я приходила на ужин к концу, чтобы никто не глазел. А разглядывать других мне не интересно. Когда на тебя смотрят, ты становишься вроде как обязан. Обязан соответствовать их прожорливому любопытству. Повернуть голову так, а не эдак, надеть то, а не се, пройтись как звезда, легко и вместе с тем пафосно. Когда я в конце ужина появлялась в дверях ресторана перед огромным залом, включался инстинкт артистки. Сразу хотелось залезть на сцену и что-то сделать. Или спеть так, чтобы зал задохнулся от восторга, или произнести речь, типа: «Товарищи, граждане и гражданки!..» Дальше я бы сымпровизировала уже на сцене. А потом красиво уйти, не поужинав.

Я старалась проскочить серой мышкой, но Адам, постоянно находящийся в состоянии недуга, хотел взять реванш хотя бы общественным признанием.

Он надевал уже другой белый костюм с другими полосочками, повязывал желтый галстук, и в таком виде на него обращали внимание даже женатые мужчины. — А почему бы тебе не надеть джинсы и майку? — спросила я наивно.

— Я в джинсах на армянина похож, — объяснил Адам.

— Ну и что, если ты армянин? Я люблю армян, — улыбнулась я.

— Не! У меня в Москве гаишники постоянно права забирают.

Адам готов был предать нацию из-за дискриминации. Его духовная состоятельность зависела от прав, раз прав нет — значит, нет и обязанностей. И он никому не обязан быть армянином.

— У меня тоже права часто проверяют, однажды вообще забрали на полгода, и ничего. Что мне усматривать в этом, кроме того, что я действительно нарушила ПэДэДэ?

Мы присели за наш любимый столик, и я увидела, что за соседним в одиночестве сидит мой знакомый «белый воротничок» и лениво разделывает креветку. Он был в джинсах, в кроссовках и сидел так же, как я — спиной к залу.

Я начала мечтать о нем.

Мы так похожи. Вот бы с ним познакомиться. Как хочется ковырнуть его нутро. Узнать, как он разговаривает и насколько глубока его самодостаточность.

Только есть проблема — когда ты по натуре «спиной ко всем», трудно познакомиться. Обязательно надо, чтобы кто-то сидел напротив.

А напротив сидел Адам…

…Неожиданно сбоку сработала вспышка, и я инстинктивно прикрыла лицо рукой.

От нашего стола отбежала девчушка и, вернувшись к матери, отдала ей фотоаппарат.

— Ее мама с меня глаз не сводит, — объяснил происходящее Адам. — Послала дочку меня сфотографировать. Женщина чувствует тигра на расстоянии…

Я только улыбнулась, Адам умел удивлять.

Вечерний моцион перед сном — и в койку. Других развлечений не было. Видимо, администрация отеля считала, раз на улице непогода, то пусть все будет плохо. Эстрадная площадка выглядела амфитеатром, стоящим прямо возле корпуса. Детишек развлекали полувеселые клоуны и фокусники. При желании они спокойно могли бы сделать шаг и зайти в номер на первом этаже. Мы жили на пятом, зайти к нам было сложно, зато мы слышали все детские эмоции и тексты артистов. Даже никуда ходить не надо — праздник в дом.

Поэтому мы уходили от представления. По-стариковски гуляли вдоль моря и обсуждали погоду на завтра.

— Вон видишь ковш Большой Медведицы? — романтично грустнел Адам. — Завтра погода будет хорошая. Потому что ковш вниз висит.

— Когда вниз висит — разве может что-то быть хорошее? — резонно спросила я.

— Вот посмотришь. Я в астрологии разбираюсь еще лучше, чем в женщинах.

На следующий день лил дождь.

Я сидела в номере и читала. Мне было хорошо независимо от явлений природы — хоть дождь, хоть град. С нашего балкона открывался широкоформатный вид. Не сказать, что очень красиво, но уж лучше, чем в городе, из окна в окно. Когда долго находишься вдали от родных тебе людей, начинаешь испытывать страх потерять точку возврата. У некоторых людей эта точка, как магнит — настолько притягивает, что они и трех дней не могут без родных березок, лесов, полей. Как у героя Войновича капитана Миляги — «по врожденному чувству патриотизма». А есть те, у кого невидимые крылья всегда чуть приподняты. В тонусе.

Это никак не связано с понятием «эмиграция». Нельзя же эмигрировать в тундру или в тайгу. Или на необитаемый остров. Тут действуют другие эпитеты: ушел в тайгу, кочует по тундре, сбежал на остров.