«Ур-род от науки» наклонился к ней, впившись в лицо своими водянистыми серыми глазами.

— А теперь слушай меня внимательно, девочка. Сейчас я вколю тебе... ну, кое-что из тех гадостей, которые, как мы знаем, ты использовала. Доза очень маленькая, но вполне достаточная для «улёта». Однако ты не должна ничего почувствовать. Твой организм эту гадость больше чувствовать не умеет, понятно? Потому что, если он сможет её ощутить, ты умрёшь.

Игла впилась в руку — больно, холодно, обжигающе. Вика издала долгий, отчаянный крик — и откуда только силы взялись?

Движение — все отступили от стола. Глаза докторов были прикованы к показаниям и попискиваниям приборов, только он смотрел на неё всё так же пристально и презрительно.

Поначалу ничего не происходило. Потом... Как будто по руке начал подниматься жидкий огонь. Грудь сдавило обручем, тело выгнулось в судороге. Она не могла дышать. Пальцы бессильно скребли по поверхности стола, голова запрокинулась, рот открывался и закрывался в попытке сделать вдох, в попытке закричать от дикого, какого-то примитивного ужаса, но даже в этом ей было отказано. Она не могла дышать!

Она не могла дышать!

Кто-то заорал приказы. Что-то холодное вонзилось в грудь, ещё одно — в руку. Метались вокруг тени.

ОНА НЕ МОГЛА ДЫШАТЬ!

— ...Шок! Быстро!

Тьма.

Боль!

Её грудь горела, плавилась, шипела ожогом. Тело выгнулось резкой, болезненной дугой, оковы до крови впились в кожу, рот жадно хватал воздух. Упала обратно на стол, больно ушибив лопатки.

Дышать! О, какая великая радость — дышать! Мы так мало думаем о воздухе... до тех пор, пока он не исчезнет! Дышать!

В поле зрения появилось лицо: маска, водянистые глаза, выбившиеся из-под шапочки седые волосы. Две руки держали какие-то штуки, с помощью которых в фильмах оживляли мертвецов. Электрошок.

Его губы двигались, что-то произнося, и, хотя она не слышала ни звука, слова падали куда-то глубоко внутрь, отдаваясь эхом не то просьбы, не то приказа.

Тьма снова стала наступать, поглощая свет. Заливалась писком какая-то надоедливая сигнализация...

— ...Ещё!

Боль! Грудь точно в огне, лёгкие горят, горло раздирает от судорожных вздохов. На лицо нацепили что-то... маску. Ровный звук, громкий, свистящий. Дышать тяжело, почти непередаваемо тяжело, но какое это всё-таки счастье — дышать! Чуть повернула голову. От этой штуки на её лице шла трубка, которая заканчивалась у невероятно громоздкой и неуклюжей стеклянной штуковины, внутри которой поднималась и опускалась серая гармошка. Прибор искусственного дыхания!

В голове немного прояснилось, и, осмотревшись, Вика увидела, что доктора стоят расслабленные, точно после тяжёлой работы. Кто-то уже начал развязывать тесёмки на своих халатах...

Толчок, мелькание стен: её вновь положили на носилки. Потолок поехал в сторону: повезли. Когда мимо мелькнула дверь операционной, Вика наконец позволила себе опустить веки и провалиться в чёрное, успокаивающее безмолвие. Кажется, она будет жить.

* * *

— ...Мир потерял в вашем лице гениального актёра, доктор.

— Врач должен быть немного актёром, но на этот раз я превзошёл самого себя. Если и это не поможет... Но она будет помнить, чем закончился для неё этот шприц. Даже когда разум забудет, тело будет помнить. И будет верить, что так закончится любой наркотик. Неспособность дышать... Это очень сильное воспоминание, молодой человек. Это взывает к самым глубоким, самым атавистическим нашим инстинктам. Возможно, этот ужас окажется сильнее тяги... На какое-то время. Я не знаю другого способа, который оказался бы более эффективным, чем смерть.

— Кстати, смерть выглядела очень настоящей.

— Для неё — может быть. Теряющему сознание от боли в груди человеку трудно отличить остановку сердца от банального обморока. Но вообще-то нашатырный спирт привёл бы её в себя быстрее, чем электрошок.

— Электрошок... это не будет опасно для сердца?

— Не в том варианте, который мы использовали. Это представление оставит на груди лёгкие ожоги, но скорее термические, нежели электрические. Зато шрамы послужат живым напоминанием об уроке, не позволят забыть, не позволят расслабиться. Только...

— Да, доктор?

— Вы уверены, что её психика выдержит такой жёсткий прессинг? Не будет реакции «назло уродам», попыток суицида?

— Поверьте, доктор, я знаю её лучше, чем вы можете предположить. И не стал бы настаивать именно на таком варианте, если бы не был уверен, что она выдержит.

— Кто платит, тот и заказывает шампанское. Впрочем... вы правы, девчонка боевая.

— Не то слово.

— Вы уже решили, чем будете её отвлекать?

— О, да.

— И что же?

— Я придумаю ей хобби.

— Хобби?

— О, да. Что-нибудь грандиозное. Что востребует все её время, все силы и все ресурсы без остатка. Спасать мир, например...

* * *

Вику пробудил солнечный луч, коснувшийся лица. Ласковое, тёплое прикосновение. Странное, непривычное пробуждение.

Ей потребовалась почти минута, чтобы понять, что же не так, чего не хватает. Не хватало боли. Той постоянно присутствующей, грызущей, убивающей, избавиться от которой она не могла даже в самом глубоком опьянении. Девушка чувствовала себя... лёгкой. Почти невесомой и в то же время странно защищённой.

Чувство безопасности — вот что было самым необычным. Поскольку никогда раньше ей не доводилось испытывать подобного, то и определить, что это такое, Вика не смогла.

Она лежала с закрытыми глазами, постепенно просыпались другие ощущения. Во-первых, выяснилось, что не так уж всё безоблачно. Мышцы болели, особенно на спине и в районе рёбер, так что при каждом вдохе чувствовала лёгкий дискомфорт. Одна сторона лица ощущалась странно далёкой, деревянной, в районе виска что-то неприятно покалывало. И наконец, всё нарастало жжение в районе груди. Похоже на ожог...

Она шевельнулась, пытаясь принять более удобное положение, и боль ударила в висок, заставив удивлённо всхлипнуть. Однако этот дискомфорт был ничем по сравнению с тем, что обычно ждало её по утрам.

Вика открыла глаза, поморгала, привыкая к падающим от окна лучам яркого зимнего солнца, обвела помещение недоуменным взглядом. Где она? Белый потолок, а дома нет белого потолка, и эти чистые занавески... Потом взгляд спустился ниже. Она лежала на огромной, очень высокой кровати с чуть приподнятой спинкой, и рядом громоздились какие-то странные ящики. Чистые простыни, мягкие подушки... Больница!

Девушка вздрогнула точно от удара, пальцы впились в ткань одеяла. Она вспомнила. Взгляд загнанно метнулся в сторону прозрачной штуковины с серой гармошкой внутри, внутри что-то испуганно сжалось от ярких, почти ощутимых на вкус воспоминаний. Прибор искусственного дыхания, издающий эти ужасно громкие звуки, пластик маски на лице, трубка, пропихиваемая в горло...