Коротко кивнув, Данила отправился на свою четвертую палубу. Андрей набрал номер генерала Федина. Тот, скорее всего, в это время спал, поскольку долго не брал трубку. Когда же Лавров доложил ему и о добытом оружии, и о том, что случилось с Муриковым, Федин некоторое время сопел, словно хватанул свежей горчицы. Одобрив итоги их операции по нейтрализации арсенала террористов, он недоуменно поинтересовался:

— А для чего ты с Муриковым отправляешь на берег Дерюгина? У вас же и без того каждый человек на счету! А тут сразу двое выбывают.

— Подозреваю, что Мурикова вывели из строя не случайно. Возможно, это уловка, чтобы на берегу его выкрасть, а потом где-нибудь в своей норе привести в чувство и пытками выведать все, что их может интересовать.

— Мать их, уродов долбанных! — в сердцах выпалил генерал. — Да, похоже, ты прав. Я сейчас же свяжусь с нашим консульством в Гданьске, чтобы они ребят встретили и Мурикова немедленно отправили домой. А Дерюгин, если успеет к отходу парома, пусть возвращается на судно.

Закончив разговор, Лавров отправился к себе. Ему очень, просто невыносимо хотелось навестить Мура. Но Андрей знал одно — на эмоции он сейчас не имеет права. Он обязан уснуть и поспать хотя бы несколько часов, иначе в нужный момент усталый и опустошенный может оказаться уязвимым для врага, если тот, напротив, будет бодрым и отдохнувшим. Лавров пришел в свою каюту и, не раздеваясь, лег в постель. Ему стоило немалых усилий выдавить из себя все посторонние мысли и буквально заставить погрузиться в дрему.

Проснулся он от того, что где-то будто прозвучал выстрел. Наспех сполоснув лицо, он выбежал в коридор и увидел у каюты Мура около десятка зевак, которые, испуганно заглядывая в распахнутую дверь, о чем-то меж собой судачили на разных языках. Откуда-то с открытой палубы в коридор вбежал Вад, который, растолкав столпившихся, скрылся в каюте. Андрей с видом обычного любопытствующего приблизился к толпе и тоже заглянул внутрь. К своему удивлению, в каюте он увидел по меньшей мере восемь человек, трое из которых были совершенно неподвижны, а еще трое со стонами валялись на полу.

…Доставив Мура в каюту, Лом помчался за судовым врачом. Доктор, сухощавый швед лет сорока пяти, некоторое время не мог понять, чего от него добивается этот поздний визитер. Наконец, собравшись и захватив с собой пластиковый чемоданчик, он пошел следом за этим непонятным типом, который больше напоминал персонажа какого-то боевика, а не заурядного туриста.

Осмотрев безвольно лежащего светловолосого, широкоплечего парня, врач недоуменно констатировал у того кому, которая случилась из-за какой-то совершенно необъяснимой причины. Порекомендовав не беспокоить пострадавшего, врач на всякий случай ввел ему сердечные стимуляторы и, объявив, что сейчас же свяжется с Гданьском, чтобы к моменту прибытия судна в порт туда прислали «Скорую», удалился.

Вскоре к Лому зашел Дан и передал распоряжение Батяни — от Мура не отходить, а когда прибудут врачи, ехать с ним в больницу и находиться там при нем неотлучно. Заперев дверь каюты, Лом поудобнее устроился на стуле и приготовился ждать. Он даже не заметил, как сморенный недосыпанием, там же и уснул. Лом не знал, сколько успел проспать, а когда проснулся от стука, на часах время приближалось к семи. Открыв дверь, он увидел перед собой четверых крепких, плотных санитаров с носилками, в белых больничных халатах. Из-за их спин выглядывал доктор, что-то торопливо поясняя.

— Мы за больным, клиника Святой Терезы, — по-английски уведомил санитар с тонкими, ухоженными усиками.

Лишь мельком окинув взглядом пришедших, Лом мгновенно понял: это — враги. Его первым же движением было — немедленно захлопнуть перед самым их носом дверь каюты, но те, как видно, предусмотрели и такой вариант развития событий. Усатый вскинул руку, и сразу же, вслед за громким треском высоковольтного разряда дистанционного электрошокера, спецназовец повалился на пол. Ошарашенный увиденным, доктор, широко раскрыв глаза, что-то возмущенно выпалил, но стоявший рядом с ним «санитар» коротко ударил его локтем в солнечное сплетение. Доктор, охнув, согнулся пополам, и «санитары», схватив его под руки, бесцеремонно швырнули в каюту.

Нападение заняло всего несколько секунд, однако этого хватило на то, чтобы Лом вернулся из черного небытия и почувствовал себя достаточно бодрым, способным дать отпор. Внезапно взметнувшись ногами вверх и крутанувшись на согнутых предплечьях, приемом бразильской капоэйры он вывел из строя сразу двоих «санитаров». Усатый, получив каблуком в висок, безвольно рухнул в угол с мучительно вытаращенными глазами. Другой с переносицей, вдребезги разбитой ребром подошвы ботинка, упал ничком, заливая пол хлынувшей из носа кровью.

Стремительным прыжком вскочив на ноги, Лом левой рукой блокировал руку с ножом, который был остановлен им всего в сантиметре от шеи. Вырвав нож, он успел отследить подозрительное движение самого крайнего из «санитаров», отпрянувшего к дверям. Тот быстро сунул руку за пазуху, явно намереваясь что-то достать. Не теряя ни секунды, Лом нанес безжалостный удар заблокированному им «санитару» ботинком в пах. Однако уйти вбок он уже не успел. Грянул пистолетный выстрел, и Лом, ощутив тяжкую, жгучую боль в груди, последним усилием резко выбросил вбок левую руку, без промаха метнув только что отобранный им нож. «Санитар», не ожидавший ничего подобного, успел издать лишь громкое, утробное «ых!», когда, сверкнув серебром полированного лезвия, нож вошел ему в ямочку у основания шеи под кадыком.

Безуспешно попытавшись достать до рукоятки ножа ослабевшими руками, «санитар», безумно округлив глаза, выгнулся назад. Из его рта хлынула кровь, и он тоже растянулся на полу, уже устеленному неподвижными и безуспешно пытающимися встать людьми. Доктор с ужасом взирал на происходящее, зажавшись в угол и загородившись скрещенными руками. Вся эта яростная, жестокая схватка, длившаяся считаные секунды, казалась ему непонятно как ожившим кадром из какого-то жуткого, кровавого триллера. Лишь немного взяв себя в руки, он поднялся на ноги и первым делом шагнул к тому, кто в этот момент у него вызывал наибольшее сочувствие — к тому, что был ранен в грудь. В этот момент в каюту, к дверям которой привлеченные шумом собрались зеваки, влетел громоздкий долговязый парень с глазами, из которых, казалось, сыпались искры. Крикнув что-то на букву «ё», он своим, словно литым из железа, кулаком вновь обрушил на пол «санитара», который до этого получил ботинком в пах.

— Он жив? — долговязый ткнул пальцем в русского «рэмбо».

— Похоже, да, — лихорадочно прикидывая, что надо сделать в первую очередь, чтобы не дать раненому расстаться с жизнью, кинул доктор. — Ну-ка, подайте мой саквояж! — уже окончательно взяв себя в руки, распорядился он.

Долговязый пренебрежительным движением ноги отодвинул труп «санитара» с ножом в горле и, стерев полотенцем с пластмассового чемоданчика, оказавшегося под убитым, застывающую кровь, подал доктору. В этот момент в дверях показались еще четыре санитара с носилками. Похоже, доселе такого им видеть еще не доводилось. Санитары замерли, остолбенело взирая на открывшуюся картину. Долговязый, который ассистировал доктору, подавая ему то одно, то другое, тут же выпрямился во весь свой внушительный рост и свирепо спросил: