Как больной лился я по пятам за этим Дрюшей.

У Дрюши был единственный на весь район значок!

Клянчил я хоть на что поменять. Не хочешь меняться, продай. Месячную зарплату суну! А сам… Голь мудрёна. На выдумку возьмёт — не евши поспит.

Митя ни на что не соглашался. Твердил, что значок у него вроде талисмана.

— Вот, — говорил, — гребу я, многоступенчатый долбонавт, мимо база. Культурно стоит за плетнём уважаемая гражданушка корова. Я к этой госпоже с картинным приплясом:

— У моей у молодой

Колокольчик ой-ё-ёй.

Она ходит, семенит —

Колокольчиком звенит!

— Я к ней с прочими дорогими королевскими нежностями. Му-у… Му-у-у-у-у, моя сладунюшка!.. А она, негодяха, от меня. Ну по какой причине такая гордая неприступность? Отвечаю. По причине отсутствия у Дрюши талисмана. А вот шпацирую я на следующий день. Тот же коровий отель под открым небом. Та же ненаглядная рогатая бизнес-ледя. И я тот же. А подхожу — стоит. Погладил ласково за лопушком ушка — стоит. Только шатнула лопушком в согласье. Я вся ваша, дорогой Митяша! Накинул на шею ремень — стоит. Потянул — покорно зашевелила коньками вследки за мной. Отчего эта сладунюшка такая вся согласная? Отвечаю. У Дрюши был талисман. И теперь, сколько б вы ни прохаживались мимо того гранд-отеля, той рогатой леди вам не увидать.

Эх, Митя, Митя!

Всадил в тебя Бог душу, как в дуплистую грушу!

За волосатую кражу[69] чуть не загремел на срок. Еле отстегнулся. Потом всё дивился: «Не думал, что за взлом лохматого сейфа так можно жестоко пострадать…»

Да…

Грешные были у Мити руки. Пионерили кур, коров, телят, ковры, мёд… Ну отжигал номерочки! Хотел даже в нашем райсуде скамью подсудимых скомсомолить. Считал, раз не на чем будет сидеть подсудимому, так и не посадят.

Наконец, к моему счастью, утолкали Митю в камеру хранения.[70] По барину говядина.

Добился я свидания с этим большим боярином в нашем козлятнике.[71] Отдыхает поёт:

— Оторвали Дрюше лапу,

Чтобы девочек не лапал,

Потому что Дрюша очень

С-с-с-сексуа-а-ально озабочен…

В печали куражно покачал головой и ещё попел мне:

Я в ЧеКа мамашей клялся:

— Не виновен я ни в чём.

Поднажали и признался:

Триста лет я был царем.

— Сидит кошка на заборе,

Вышивает себе хвост.

Девки Паски не дождались,

Напились в Великий пост.

— Как и я. Накушался… Наступает для меня великий пост. Придётся петь другие песни…

— Как в вязноватовском колхозе

Зарезали мерина.

Три недели кишки ели —

Поминали Ленина.

Шла корова из колхоза,

Слезы капали на нос.

Отрубите хвост и роги —

Не пойду боле в колхоз!

Уже перед самым его отбытием на сталинскую дачу я ещё раз наведал его. Он так удивился. Расстроился. И зажаловался: «Эха, паря, загудел я под трибунал под глупую кадриль с рогатой клюшкой. Не пришлось бы ехать в Сибирь погреться… Пошевели понималкой… Я, как и Сашок Локтев, придерживаюсь того бережка, что «лучше почивать на лаврах, чем на нарах». Да… Кому лавры… Кому нары за колючкой. С госпожой Судьбой не подерёшься. Ей видней, кому чего сунуть. Ну… Жаль… Какого честнягу взяли от сохи на время…[72] Очень мне надо было в эту камеру хранения?» — два растопыренных пальца левой руки он кисло наложил крестом на два растопыренных пальца правой руки.

— Целей сохранишься! — бодрю его. — И нечего горевать. Сиди себе отдыхай да весело выдавай всем вподрядку многопартийный мат на все буквы! Какие твои годы? А «жизнь — шанец стать человеком». Ещё станешь. Знай в запас отдыхай на дачке да копи богатырскую силушку для новых восхождений!

— Хых… Из меня труженичек… Раз по пальцам, два по яйцам… Наплетёшь… Иди ты в баню тазики пинать![73] Я ещё легко отделался. Один пострадал… А вот даве у нас на станции Нижнедевицк фланировала на рельсах одна комолка. Наскочил на неё грузовой локомотив. Слетел с рельсов целый вагон с военной техникой и с дорогими боевыми гражданами солдатами! Корова сшибла вагон! Да какой!.. Во-о…

Подношу я Дрюше пускай не тысячные, а всёжки дороговатые подарки-гостинцы. В глаза заглядываю влюблённой собачкой:

— Ёшкин кот! Ты мастер, и я мастер. Только ты, дятел, со значком, а я без значка. Леший! Хоть на время, до возврата, дай поносить значок. Там он тебе никакой службы не сослужит. А мне — весь смысл жизни в нём!

— Ох! Будешь ведь, кукиш волосатый, барнаулить,[74] пока не выцыганишь… Ладнушки… Гони, тараканий подпёрдыш, десятку. И навсегда получай свой смысл, бесталанный Иисусик!

Он прислонил свою медальку мне к груди:

— Оя! Законченный краснознамённый жених!

И запел:

— Я Хрущёва не боюсь,

Я на Фурцевой женюсь.

Буду ш-шупать сиськи я

Самые марксистския!

При Дрюше привинтил я значок на выходной пиджачок.

На полную красоту прошёлся по Дворикам!

Свете божий… Я не видел земли под собой. Я почувствовал себя человеком, кто в жизни добился всего, чего только можно достигнуть.

Конечно, с подполковником я держал язычок на коротком поводочке.

Не квакал про Дрюшу. Зачем самому себе марать хвост? Буркнул, что значок мне подарили. Сказал ещё, что фактически я имею полное правие носить значок, раз норму мастера я выполнил и не одну. Это можно подтвердить моими маршрутными листами.

— А-а. Ну, носи, носи…

А подполковник молодчина таки. Дал в районе шороху. Не зря этот полкан таскал фамилию Вострокнутов.

Произвёл этот быстроглазик Вострокнутов полный порядок!

Теперь куда б я ни ехал, маршрутные листы подписывают без звучика. Чуть ли не выстраиваются ко мне в очередь, лишь бы поскорей карябнуть свой автограф в мою тарабарскую грамотку.

Вот так их надо воспитывать!

А Пониткова и воспитывать не стали.

Видать, себе дороже.

Отведал наш панок Понитков порохового дыма. Вскоре после отъезда полканчика Вострокнутова вовсе стёрся с экрана, пропал с двориковских глаз.

Жидок оказался на расплатку.

16

Что тебе, милая Раиска, рассказать ещё? Я посмотрю, глаза у тебя грустные. Ну это мы исправим… Так что тебе рассказать?..

А-а, да…

Я, милая, скрывать, таиться не умею. Не хочу.