проживали раньше?

— Так вон он, — землемер повернулся в седле и указал на ближайший холм. — Там все господа и проживали.

Кавалер даже поворачиваться в ту сторону не стал. Еще когда въезжал в сюда, заприметил большой дом из крупных сырых и старых бревен. Уж никак он не мог подумать, что это дом его. Он его принял за старый скотный двор с большой конюшней, хлевом, овином и некогда крепкими воротами.

— Так это не овин с амбаром? Не конюшня? — переспросил он на всякий случай.

— Так все там, и конюшня и амбар, и хлев, и дом с печью и спальней, — говорил землемер.

Он говорил, вроде, без злобы и без ехидства, а Волкову казалось, что смеется он, издевается.

Солдаты тем временем разбивали лагерь, кто-то платки ставил, кто-то за хворостом собирался. Рене с корпоралами взялись отсчитывать съестное на сегодня. Повара пошли за водой. Ёган и Сыч бродили по округе. Местные бабы с грудными детьми и детьми, что уже бегать могут, высыпали на улицы смотреть на прибывших, особенно они глазели на карету дорогую, здесь невиданную, и кланялись молодой госпоже. Брюнхвальд уже поехал место искать под сыроварню и дом. Все суетились. При деле были, а вот ему почему-то захотелось уехать отсюда прочь. Как глянет он на местных баб босых, замордованных, да на тощих детей, так повернуть коня охота и поехать отсюда на север, а потом на восток. В Ланн. В большой дом, в большую постель, в перины к Брунхильде, у которой бедра как печь горячи.

А тут… Грош цена обещаниям барона. Да пропади пропадом такая милость герцога. Не тот это лен, не тот удел, за который он герцогу ежегодно служить должен сорок дней конно, людно и оружно.

— Господин, а тот дом наш что ли? — указал на холм Ёган.

— Ваш, — зло ответил Волков.

— Ну, тогда пойду, погляжу, — говорил слуга. — Сыч, идешь со мной?

— Пойдем, глянем, — соглашается Фриц Ламме.

А Волкову и глядеть на дом этот нет охоты. Ему охота уехать отсюда. Но он слез с коня, решил пройтись, похромать, размять ногу. Прошелся и тоже пошел свой дом новый смотреть.

Ворота свалены, лежат. Двери настежь. Непонятно, на чем висят, непонятно, как ветром не оторвало. Дом был брошен давно, в бревнах мох поселился, в маленьких окнах когда-то стекла были.

А сейчас нет. Ничего нет, ни лавок-полатей, ни мебели какой, крыша частью провалилась, воняет, нагадил кто-то. А Ёган стоит посреди дома на досках пола подпрыгивает и говорит дурак:

— А что, дом-то неплох. Пол не сгнил, стены без щелей, камин хороший, его почисть только.

— Неплох, неплох, — неожиданно поддерживает его Сыч.

— Болваны, тут даже крыши нет. Худая-то крыша, — говорит кавалер. — Или не видите?

А Ёган смеется:

— Да разве ж это нет? Эх, господин, вы еще худых крыш не видали. Смотрите, стропила-то все целые, толстые, крепкие, на них тес положим, проконопатим, утеплим — вот вам и чердак, а потом и крышей займемся. Дранку положить — дело одного дня, будет тес, гвозди, дранка да инструмент, я за два дня управлюсь.

— Сыро, воняет тут, — продолжал Волков, начиная думать, что может Ёган и прав.

— Сыро, так пусть Сыч камин протопит, только как следует. Пусть вычистит его, трубу пробьет и топит хорошим огнем, три дня и сухо будет, вони не останется. Все равно ему делать нечего.

— Сыч, — произнес Волков, — Ёгану в помощь пойдешь.

Не мог Фриц Лемме такого перенести. Хотел было возмутиться, но осекся на полуслове, замер. Сначала кавалер и не понял, чего он, а потом взгляд Сыча поймал и обернулся. На пороге дома стояла Агнес. Юбки подобрала, словно через грязь шла, губы в нитку, нос принюхивается, глаза косят. Огляделась и говорит:

— Что это? Тут мне жить что ли?

— Ничего, поживешь, — холодно говорит Волков.

— Уж увольте, я вам не корова, чтобы в хлеву ночевать, — нагло заявляет девица.

Кавалер и без нее мрачен, а тут она еще, он как заорет:

— Это тебе не коровник и не хлев!

— Так и не лошадь я, — продолжает девица дерзкая, — не буду я в конюшне спать.

— На дворе спать будешь! — орет Волков.

А Агнес ему спокойно и отвечает:

— Денег мне дайте, лучше я в Ланн поеду.

В другой раз он бы не дал, а тут так осерчал, что достал из кошеля пригоршню денег, нашел старый гульден и сунул его ей:

— С глаз долой!

Агнес золотой взяла, низко присела, голову склонила, вроде как смиренность выказывает. А сама улыбается, но так, чтобы господин не видал. И тут же говорит:

— Пусть меня Максимилиан в Ланн отвезет.

— До Малена довезет, а там наймешь себе человека, — зло говорит Волков. — Вон пошла.

А Агнес и рада, кинулась Максимилиана искать. Сама даже раскраснелась.

Сыч глянул на Ёгана, а тот счастлив, что теперь не ему Агнес возить.

Да Сыч и сам был рад, что эта злобная девица, что вечно ищет свары, уезжает.

«К черту ее, блажную, хорошо, что уезжает», — подумал Фриц Ламме, тоже радуясь ее отъезду.

* * *

Агнес нашла Максимилиана, он был около лошадей. Занимался сбруей дорого хозяйского коня. Сразу подошла, с удовольствием сказала:

— Максимилиан, господин велел вам отвезти меня в Ланн, — начала она вежливо.

— Что? — спросил он, поворачиваюсь к ней и удивленно глядя на нее. Не ожидал он такого никак.

— Велено вам меня отвезти, — повторила Агнес, но уже про Ланн не сказала. Понимая, что побежит юноша уточнять распоряжение.

— Отвезти вас? — растерянно переспросил он.

— Да что ж ты, переспрашиваешь все? — начала сердиться Агнес, про вежливость тут же забыв. — Поехали уже, нужно до ночи тебе меня в Мален довезти. Уезжаю я, а Ёган господину надобен.

— До Мален? — снова спрашивал Максимилиан. До Малена еще куда не шло. Хотя и туда очень не хотелось ему ехать с ней.

— До Малена, до Малена, — уже зло сказала она и пошла к карете.

Говорила она так, что не посмел он ей перечить, лишь бы не злить ее лишний раз.

И так он расстроился, что не подумал ни о чем больше, как о своем печально задании, не пошел спросить уточнений у господина об этом деле, не подумал, что карету он никогда не водил. Ни коня не взял для обратного пути, ни еды, ни оружия, кроме кинжала, что весел у него на поясе.

Побрел за Агнес. Помог девушке сесть в карету, залез на козлы сам, взял хлыст длинный, что был там, и прикрикнув на лошадей, тронулся в обратную дорогу. Агнес