— Не волнуйся, Петро, меньше разговаривай! У нас все будет в порядке. Думай о себе. Выздороветь надо. Это — главное.

Птахин совсем тихо сказал:

— У меня счет с фашистом свой. Помирать рано. Выздоровею. И к ребятам вернусь. А вот тебя, старшина, доведется ли увидеть? Нет, пожалуй. Разве что в Берлине сойдемся. Так ты опять скорее с воздуха появишься, не узнаешь своих фронтовых знакомых.

— Встречу — узнаю всегда. Как говорят, гора с горой не сходятся, а люди…

Загубипалец поправил шинель, которой был укрыт Птахин, отвернулся. Только теперь Чурсин заметил, что у артиллериста сурово сжаты губы, а глаза подозрительно повлажнели. Подумал: «Вот никогда не приходилось этому здоровому, уверенному в себе дяде так волноваться. А встретил случайно в пекле войны забияку артиллериста, приглянулся он ему, непонятно чем привязал к себе, стал лучшим другом. Ранили солдата, и несчастье, случившееся с товарищем, вызвало-таки скупую мужскую слезу. И все это — война…»

ВОЗВРАТИМСЯ СКОРО

Несколько ночей продолжалась разборка. Артиллеристы во всем беспрекословно слушались старшину. Рослые, плечистые, они перед самолетом робели, боялись что-нибудь сделать не так, нечаянно повредить хрупкую, по их мнению, авиационную технику.

Настала долгожданная ночь, когда все работы были закончены. А потом, как и говорил командир артиллерийского полка, подоспели танкисты…

— Тише, тише!

Чурсин даже присел, сжался, ожидая удара слегка покачивавшейся в воздухе плоскости самолета о борт автомашины. Но стрела крана приостановилась вовремя. Потом плоскость плавно, почти беззвучно легла на платформу.

— Ребята знают свое дело, старшина, — сказал танкист, командир ремонтного взвода, руководивший погрузкой. — Не авиаторы они, но технику любят, берегут. А тут не что-нибудь — бомбардировщик!

Чурсин наблюдал за погрузкой, все больше убеждался, что и без него солдаты во главе с подвижным комвзвода сделают все так, как и требовалось. На всякий случай напомнил:

— Товарищи, обшивка тонкая — дюраль. Поосторожнее!

— Все будет в порядке, старшина. Как в сказке, — отозвался чей-то веселый голос.

Загубипалец пробасил:

— Я туточки погляжу за усими. Тихесенько моторчики взвалымо.

Отпросился все же у командира артиллерист, чтобы в последнюю ночь помогать при погрузке разобранного бомбардировщика. С собой он привел двух незнакомых Чурсину широкоплечих, рослых солдат — под стать себе. Явно выбирал из-за их недюжинной силы. Видимо, решил: кран краном, а люди посильнее всегда пригодятся.

Маленькая колонна автомашин с разобранным самолетом вышла к станции во втором часу ночи. Чурсин полагал, что после ожесточенного налета авиации станция совершенно разрушена, быстро отправить бомбардировщик едва ли удастся. И он удивился, когда, разыскивая коменданта, почти нигде не мог заметить следов бомбежки. Во всяком случае, на железнодорожном полотне воронки были засыпаны, привычно поблескивали рельсы. Сгорели лишь здания.

— Так нередко бывает, — пояснил сопровождавший старшину железнодорожник. — Нашумят немцы, кажется, конец света пришел. А на деле — больше на испуг берут. Да не получится. Еще в прошлую войну пугали — ничего не вышло. А теперь и подавно!..

Они повернули за угол станционного здания.

И тут произошла самая неожиданная из всех встреч. Торопясь, Чурсин чуть было не сбил с ног появившегося неожиданно из-за угла человека.

— Осторожнее! А еще вояка — не видит! — недовольно проговорил тонкий голос.

Как ни был возбужден старшина удачей с погрузкой бомбардировщика, как ни торопился, голос заставил его остановиться. Почему-то гулко застучало сердце.

— Кто это? — вслух удивился он, силясь вспомнить, где он слышал этот голос.

— Солдат.

На тоненькую фигурку, одетую в новую военную форму, упал отблеск светящихся авиабомб, горевших над соседней станцией.

— Зоя?! Зоя Федоровна! — несказанно удивился Чурсин. — Вы-то как сюда попали? Значит, сразу на фронт? А дедушка, брат?

Сердитые складки на лице девушки разгладились, она широко раскрыла и без того большие глаза.

— Старшина?! Иван!.. Вас ведь Иваном зовут?

— Угадали.

— Я на фронт. А вы были так далеко отсюда и вот…

— За своим самолетом прилетал. И экипаж цел. Помните?

Девушка коротко засмеялась:

— Уж очень грязной я попала к вам, ну, у аэродрома. Как же — авиаторы. Стеснялась. Вот и запомнилось то посещение.

— А мне глаза ваши запомнились. Еще голос.

— Глаза? Почему?

Зоя смутилась, но тут же подняла лицо, быстро заговорила совсем о другом — о деде, который, оказалось, не послушался ее и в первый же день, когда пришли в районный центр, попросился на паровоз машинистом. Все же учли его возраст, назначили дежурным по депо. Дед упорный, твердит одно: буду работать до победы да и все тут.

— У вас характер, как у деда, наверное. Добились-таки своего.

— Мои подруги еще раньше ушли на фронт, — просто ответила Зоя. — Так нужно.

Чурсин всматривался в белеющее перед ним лицо, знал, пора идти, но невольно ловил себя на мысли, что не может, не должен навсегда потерять эту девушку.

— Спешу я. У меня здесь самолет.

— Нашли вы его?

— Да. Цел. На болоте одном застрял. Разобрали, вывезли. Теперь на платформы будем грузить.

— Молодец вы! — восхищенно сказала Зоя. — Здесь же нет авиаторов — фронт рядом. Сами все сделали?

— Ну, помощников много было, — возразил Чурсин.

— Значит, и у вас характер?

— Я вам об этом в письме напишу, хорошо? — пошутил старшина.

— Я еще не знаю номера своей полевой почты.

— Тогда запомните мой: сорок девять сто шестьдесят два. Не забудете?

— Не… знаю. Попробую.

— Вы напишите мне обязательно. Так ведь? — уже серьезно спросил Чурсин.

— Если очень нужно — напишу, — засмеялась Зоя. — До свидания!

— До письма! — из темноты ответил старшина.

…К рассвету две платформы с разобранным самолетом были замаскированы в тупике. Старшина облегченно вздохнул:

— Ну, спасибо вам, ребята!

— Не одолжение делали. Для себя же, — ответил командир взвода. — Ремонтируй свою машину да скорее возвращайся с ней. Ждут на фронте авиацию, ох, как ждут!

К Чурсину со всех сторон тянулись руки. Он взволнованно пожимал их, невпопад отвечал солдатам. Последним подошел Загубипалец.

— До побачення, товарищ старшина!

Артиллерист хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой, отвернулся. Чурсин понял его без слов.

— Жаль, что друга нет с нами? Да не горюй! Скоро Птахин будет в полку. В госпитале не задержится. Не в его характере долго лежать!

Загубипалец еще раз обеими ладонями сжал руку старшины, круто повернулся и ушел в темноту. Чурсин остался один.

Через полчаса неслышно подошел паровоз — маленькая «кукушка». Звякнули буфера. Без сигнала паровоз потянул платформы за станцию и дальше, в непроглядную хмарь ночи. Рассвет еще не наступал. Лишь светло-синяя полоска у горизонта на востоке говорила о приближающемся дне.

Колеса равномерно постукивали на стыках рельсов. Чурсин стоял на платформе у фюзеляжа, смотрел в ту сторону, где осталась маленькая фронтовая станция, в районе которой он