— Э-э, — подал голос Эйзен. — Я не думаю, сэр, что…

— Шестовой Эйзен, — перебил Гифорт, — пытается сказать вам, сэр, вот что… — Маркус узнал эти терпеливые нотки: точно таким же тоном с ним частенько разговаривал Фиц. — Устав запрещает отправляться в Старый город группами менее чем из шести человек. Кроме того, удобнее будет поехать в карете.

Маркус посмотрел на Гифорта, затем на Эйзена — и обреченно вздохнул.

* * *

Просторная карета, как полагалось, была выкрашена в зеленый и расписана по бокам гербами жандармерии с изображением черноголового орла. Маркус и Гифорт сидели внутри, Эйзен и двое других жандармов пристроились на крыше, а еще восемь шестовых следовали за ними верхом. Маркус даже не заикался о маскировке, но надеялся хотя бы не особенно бросаться в глаза. Сейчас же не хватало разве что глашатая, который во все горло возвещал бы об их продвижении.

Чтобы не молотить колесами по мутной жиже брода, Гифорт велел кучеру переправиться по Великому Мосту на Южный берег, а затем ехать по Речному тракту на восток до самого Старого города. Кучер — тоже один из жандармов — в дальнейших указаниях не нуждался, так что Гифорту с Маркусом оставалось сидеть в неловком молчании и слушать, как колеса гремят по булыжной мостовой и стучат по брусчатке.

— Итак… — Проведя пять лет в Хандаре, в замкнутом мирке Первого колониального, Маркус подрастерял навыки светского общения. — Расскажите что–нибудь о себе, вице–капитан.

— Что бы вы хотели узнать, сэр? — откликнулся Гифорт.

— Вы женаты?

— Вдовец, сэр.

Маркуса передернуло.

— Дети есть?

— Дочь.

На долю секунды лицо вице–капитана исказилось, но он тут же овладел собой:

— Мы давно потеряли друг друга из виду.

— Понимаю.

Вот и поговорили, подумал Маркус. Впрочем, не его вина, что собеседник не выказывает ни малейшего желания поддержать беседу. Вероятнее всего, Гифорт полагал, что не стоит слишком близко сходиться с капитаном, который может испариться бесследно при очередной смене министра. И не только не стоит, но, возможно, даже опасно. Маркус глянул на учтивую и безразличную улыбку вице–капитана, гадая, много ли тому известно об интригах, что плетутся в Онлее.

«Если он знает, что Янус — враг Последнего Герцога, то наверняка ожидает: я очень скоро сойду со сцены».

Маркус отдернул занавеску и посмотрел в окно. Карета прогрохотала по мосту и свернула на укатанный грунт Речного тракта. Хаотический муравейник доков скоро уступил место ровным рядам высоких зданий Нового города, почерневших от копоти и изъеденных непогодой. Сам Речной тракт содержался в относительном порядке — Маркус припомнил, что в расписании дежурств упоминались наряды на его расчистку, — но вдоль обочины вереницей тянулись лотки, тележки, навесы, и мелкие торговцы горланили что есть сил, зазывая проезжих свернуть к их сокровищам. Это сочетание откровенной нищеты и одержимой предприимчивости живо напомнило Маркусу Эш–Катарион той поры, когда там еще не похозяйничали искупители.

Впереди мелькнуло зеленое пятно, и Маркус разглядел, что в глубине улицы собралась толпа. Точней, две толпы. В самой середине сборища некто в белом одеянии обращался с речью к небольшой группе слушателей. Эту компанию окружала цепь жандармов с шестами наперевес, державших на почтительном расстоянии другую группу, значительно больше и грязнее на вид; она следила за происходящим с неприкрытой враждебностью и неразборчивыми, но явно оскорбительными возгласами. Еще двое жандармов патрулировали внутри круга, высматривая, не попытается ли кто прорваться через цепь или бросить чем–либо в оратора. Едва кто–то поднял над головой кочан подгнившей капусты, жандармы тотчас накинулись на него и ударами сбили с ног.

Человек в белом вытянул перед собой руку, в которой сжимал какой–то предмет, и его слушатели попадали на колени. Взгляд Маркуса уловил блеск золота. Оскорбительные выкрики из внешней толпы усилились.

Когда карета проезжала мимо. Маркус привлек внимание Гифорта к этой сцене. Вице–капитан глянул в окно, скривился и покачал головой.

— Священник Истинной церкви, — сказал он. — Борелгай, судя по бороде. Они всегда проповедуют на этом месте.

— Почему его охраняет целый отряд жандармов?

— Указ его величества запрещает чинить препятствия проповедям служителей Истинной церкви. Нам предписано обеспечить исполнение этого указа.

Гифорт помолчал с минуту, испытующе разглядывая Маркуса, затем добавил:

— Таково было одно из условий мирного договора. После Вансфельдта.

Сто пятьдесят лет тому назад Фарус IV вступил в союз с городами Лиги, поднявшими мятеж против Истинной церкви Элизиума. Война, которая неизбежно последовала за этим шагом и которую пришлось вести одновременно и с легионами Мурнска, и с собственной, пришедшей в ужас аристократией, едва не стоила Фарусу короны. Целое поколение сменилось, прежде чем окончательно угасло кровавое пламя этой революции, и зверства, творившиеся с обеих сторон, внушили гражданам Вордана прочное отвращение к власти Истинной церкви. Великий Кафедральный собор Вордана был разграблен и брошен лежать в руинах, дабы ни одному новому приходу возрождавшейся из пепла Свободной церкви не представилось шанса захватить главенство над прочими.

Своя гражданская война была в то же самое время и в Бореле, но закончилась с совершенно противоположным результатом. Король Бореля был обезглавлен за ересь но приговору церковных судей, присланных из Элизиума, и с тех пор интересы борелгайской монархии и Истинной церкви оставались тесно переплетенными. Полтора столетия частично ослабили накал ненависти, и служителям Истинной церкви больше не был закрыт доступ в Вордан — но им никогда не дозволялось проповедовать на улицах, тем более под охраной жандармов.

«После Вансфельдта». Должно быть, примерно в то время, когда Маркус собирался в Хандар, по завершении Войны принцев. Из злосчастной вансфельдтской кампании он вернулся прямиком в военную академию в Гренте, за двести миль от столицы, и в любом случае ему тогда не было никакого дела до политики.

— Не похоже, чтобы его проповедь пользовалась успехом, — заметил он вслух.

— Парочка сынов Истинной церкви в округе всегда найдется. Чаще всего это иноземцы, реже бедняки — те, у кого совсем ни гроша за душой. — Гифорт снова одарил Маркуса оценивающим взглядом, словно прикидывал, сколько может ему сказать. — Знаю одно: для нас эти проповеди — сплошная головная боль. Вечно с ними хлопот не оберешься.

Маркус кивнул. То, что говорил Янус об уличных стычках, сейчас выглядело гораздо убедительней. Одно дело — долг короны борелгайским банкирам, это задевает только торговцев; но иноземные проповедники на улицах Вордана, да под защитой жандармерии…

— А теперь стало еще хуже, потому что Дантон твердит всем и каждому, что борелгаи — подлинная причина их