«Скучаю по тебе», «думаю о тебе», «вспоминаю, как мы с тобой…»

В самом конце, уже после имени, Тэрвин дописал: «Жду встречи с тобой». Невольно вырвалось вслух:

— И я тоже…

«Как трогательно!» — поддел Кай, но я не ответила.

После обеда погода испортилась окончательно. Оставалось только надеяться, что корабль успел добраться до порта без происшествий. Дождь лил, не ослабевая ни на минуту, море ревело, а ветер разошелся так, что оконное стекло дребезжало под его ударами. Если б не полосы бумаги, которыми девушки заклеили щели, в комнате наверняка был бы ледник. Но я устроилась у камина на мохнатом коврике, смотрела на огонь — и по-прежнему улыбалась. А перед сном, напрягая глаза в тусклых отблесках мутного света, еще раз перечитала письмо Тэрвина. И он мне приснился.

Мы сидели на скамейке в саду. Только это был какой-то совершенно незнакомый сад. Не дворцовый и уж точно не тот, что рядом с замком. Деревья шелестели молодой листовой, заливисто пели птицы, сладко пахли мелкие лиловые цветы. Открытое голубое платье едва прикрывало колени, Тэрвин — в джинсах и черной футболке — выглядел самым обыкновенным парнем, а вовсе не наследником герцога. И это было наше первое свидание. Мы держались за руки и молчали, а я ждала, когда же он наконец решится и поцелует меня. Ждала — волнуясь, умирая от страха и нетерпения.

И он решился. Это был совсем другой поцелуй. Не как во время помолвки и даже не как тот, что на прощанье. Еще неловкий, неумелый, робкий, но уже не детский. Тот, с которого все только начинается…

Я проснулась с отчаянно бьющимся сердцем, с трудом пытаясь перевести дыхание. За окном было темно, все так же свирепо завывал ветер.

Как жаль, что это всего лишь сон, подумала я и… рассмеялась.

О чем жалеть? Не все ли равно, какие тряпки нам приходится носить и в каком мире жить. Я — его невеста. Наяву, а не во сне. Он влюблен в меня, и все это рано или поздно случится. Я — снова молодая красивая девчонка и обязательно буду чувствовать и воспринимать все, как она. Уже начинаю!

Я встала, зажгла от углей в камине лучинку, от нее — светильник. Скинула рубашку, поежившись от ночной прохлады. Подошла к зеркалу, висящему на стене за ширмой, рядом с сундуком. И впервые, любуясь отражением, не напоминала себе: «Это ты, Дженна!»

Потому что и так знала. Эта похожая на грациозного олененка девочка, уже почти девушка — я!

Я тоже писала Тэрвину ежедневно. Вернее, одно большое письмо по кусочкам. Не торопясь, обдумывая каждое слово. О своих занятиях, о всяких маленьких происшествиях в замке, о мыслях и снах. Это стало неотъемлемой частью дня. Сначала учеба с Малленом, после обеда музыка, танцы и хорошие манеры, а потом — письмо. Оставалось еще время, чтобы почитать, и погулять в саду или по галерее, любуясь морем, и для рукоделья, но все это было не настолько важно.

Неделя шла за неделей, сырая хмурая осень незаметно перешла в такую же сырую и неуютную зиму. Я тайком завела себе расчерченный на клеточки календарик и вычеркивала дни от одного прихода корабля до другого. В долгожданный день после завтрака бежала на галерею и всматривалась в море, а как только на горизонте появлялась темная точка, неслась к пристани. В любую погоду. Даже в дождь — накинув плотный, почти непромокаемый плащ с капюшоном. Само собой, учеба ради такого случая отодвигалась.

Отдав свои письма капитану, я возвращалась в комнату и читала очередную короткую записку от Медора. Разумеется, первым хотелось открыть письмо Тэрвина, но откладывала на потом — на сладкое. Занималась с Малленом, искоса поглядывая на бежевый квадратик с красной печатью, лежащий на подушке.

Казалось бы, что можно узнать о человеке по одному письму в неделю, пусть даже очень длинному и подробному? Но к этим ровным мелким строчкам, описывающим его жизнь, день за днем, раскрывающим надежды и мечты, добавлялось и то, что пряталось между ними. Я читала письма Тэрвина и словно разговаривала с ним. Каждое новое добавляло что-то к его образу.

Какой он, спрашивала я себя. И сама отвечала.

Спокойный, уверенный — и в то же время способный радоваться и смеяться от души. Наблюдательный, вдумчивый, умный не по годам. Настойчивый и упорный. Внимательный и заботливый. Он всегда спрашивал о моем самочувствии и настроении, беспокоился, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь.

Недостатки? Наверняка они были, но об этом я особо не задумывалась. Хотя и подозревала, что его упорство может легко перетекать в упрямство, а забота — иногда зашкаливать. Но кто без греха?

Мне очень хотелось увидеть Тэрвина снова, но он писал, что отец вряд ли разрешит навестить меня раньше весны. Дороги зимой становились почти непроезжими, хорошо хоть привычные ко всему вестовые добирались с письмами до восточного порта.

Я ловила себя на том, что потихоньку влюбляюсь в него — вот так, на расстоянии. И вспоминала термин из физики: наведенные колебания. Когда-то я училась в музыкальной школе на хоровом отделении и запомнила, как отзывается на ноту соль стол, если к нему прижать пальцы. Мне так это нравилось — как будто он подпевал! А сейчас я сама была таким столом, отзываясь на чувства Тэрвина.

Нет, мой полувековой опыт никуда в одночасье не делся. Но теперь он — на удивление! — не мешал, даже помогал в чем-то. Прежняя жизнь все больше отдалялась. Я ничего не забыла, но это стало похожим на интересную книгу, которая запомнилась в мельчайших деталях. Дочитала, обдумала — и поставила на полку. Чтобы начать новую, не менее увлекательную.

Да, с каждым днем я все больше и больше осознавала себя Дженной. И мои зарождающиеся чувства к Тэрвину были, по сути, еще детскими, когда в мечтах не идут дальше прогулок за ручку и поцелуя. Хотя девчонкам в таком возрасте страшно интересно все, что касается секса, они редко связывают его с собой и с мальчиком, в которого влюблены. Я знала об этом все, что только может знать женщина, но нас с Тэрвином это не касалось… пока не касалось.

С Каем мы мои чувства не обсуждали. Мне не хотелось, а он деликатно помалкивал, подъедая мои эмоции. Разговаривали больше о насущном. О безопасности. Теперь он реально был моим ангелом-хранителем. Как бодигард, каждое утро осматривающий с помощью зеркала днище Мерседеса, в который предстоит сесть шефу. Точно так же Кай заглядывал в недалекое будущее, чтобы узнать, не грозит ли мне смертельная опасность.

Что касается Маллена, время шло, а ясности так и не прибавилось. Он по-прежнему тревожил, и беспокойство это было совершенно непонятным. Медор на мой заданный в письме вопрос толком ничего не ответил. Лишь то, что до сих пор учитель ни у кого никаких подозрений не вызывал и ни в чем предосудительном замечен не был. При дворе служил больше десяти лет, занимался с другими детьми, последние три года — со мной. Жена его, дочь дворцового смотрителя, погибла несколько лет назад, упав с лошади, маленький сын жил у родни в деревне.

Кай своего мнения не изменил: оснований не доверять Маллену он не находил. Какой-либо чувственный интерес ко мне тоже исключался. Я и сама поняла бы это, а уж Кай — тем более. Но время от времени я ловила на себе взгляд учителя — цепкий, пристальный, словно проникающий вглубь. И тогда по спине пробегали мурашки, неприятно щекоча крохотными мохнатыми лапками.