Клайв открыл дверцу клетки.

Посадив туда кошку, я заметила:

— Я рада, что вы поговорили. Значит, Салли больше не придется волноваться. Знаю, что она обожает все драматизировать, но не могу понять, откуда она взяла огнедышащую гаргулью и как узнала о нашем соглашении?

— Должно быть, прочла между строк.

— Строк, которых не было, — отрезала я.

— В доказательство я должен потребовать копию вашего письма.

Я поняла, что Клайв нарочно подкалывает меня, поэтому ничего не ответила и уже собралась уйти, как он схватил меня за руку.

— Лорел!

Его голос при этом как-то странно изменился, стал более твердым. Я обернулась, и мы оказались так близко друг к другу, словно любовники, готовые к поцелую. Если бы на его месте был Николас, то он меня обязательно поцеловал бы. Но это был не Николас, который, впрочем, через пару секунд постучал в ворота. Легок на помине.

Клайв отдернул руку.

— Кто это?

— Наверное, Николас Берн. Я позвала его взглянуть на Кэрна.

Я открыла ворота, и, коротко кивнув Николасу, Клайв пошел по своим делам под привычное приветствие ветеринара:

— Извините за опоздание.

Клайв не оглянулся.

Работы было много, сезон находился в самом разгаре. Обычно в сентябре-октябре дела шли потише, но, возможно, из-за жуткого лета в тот год, казалось все люди решили поехать в отпуск осенью.

Конечно, слова «приходилось трудиться круглые сутки» не могут описать моего обычного рабочего дня, но порой именно так оно и было, и тут в самое неподходящее время тетя Анита обратилась ко мне с просьбой.

Она была секретарем Городской гильдии женщин, в ее обязанности входил поиск желающих выступать на встречах, и она решила попросить Бланщ Энтони показать собравшимся цветной фильм о жизни на Канарских островах.

— Я знаю, у нее есть великолепные слайды Гранд-Канарии и Тенерифе. И хотя многие там сами побывали, их все равно заинтересует будничная жизнь местных жителей — походы по магазинам, уборка в доме, погода, так что я подумала…

Я оторвалась от бумаг, которые принесла домой.

— Но откуда ты знаешь, что Бланщ Энтони умеет выступать публично?

Однако тетю Аниту, если она что-то решила, было не так-то легко разубедить.

— Бланш очень интересно рассказывает, ты должна сама это знать, милая, если когда-нибудь ее слушала. А если она может развлекать гостей за чаем или кофе, то почему бы ей не подняться на трибуну и не показать слайды?

— Потому что выступление с трибуны и болтовня за чашкой чая — очень разные вещи, как обнаружила Алма Фрейн, когда впервые решила читать лекции о своем творчестве и путешествиях.

Тетя Анита кивнула:

— Да, пожалуй, но когда я предложила миссис Энтони выступить, она согласилась так быстро и уверенно, что я решила: ей эта идея понравилась. К тому же она всегда так прекрасно выглядит, что людям доставит большое удовольствие только смотреть на нее.

Я также была уверена, что Бланш Энтони еще и с удовольствием насладится всеобщим вниманием, но промолчала.

— Я тут подумала… — продолжила тетя Анита. — Вот ты что-то сказала об Алме Фрейн, и я вспомнила про тот метод, который ты придумала для нее. Помнишь?

Я помнила, как составляла краткие планы ее лекций, состоящие из ключевых слов и заголовков. Они должны были напомнить о важных или смешных эпизодах, которые она собиралась упомянуть. Я выбирала эти фразы из ее готовых лекций и печатала их заглавными буквами, чтобы было достаточно бросить на них один взгляд. Благодаря им Алма выступала свободно и уверенно, и создавалось впечатление, будто она почти не обращается к своим записям.

— Да, только это не мое изобретение. Я позаимствовала его у сэра Уинстона Черчилля, который таким образом запоминал свои речи. Но о чем ты подумала?

— Не могла бы ты оказать мне маленькую услугу? Допустим, миссис Энтони вкратце напишет все, о чем она хочет рассказать, а ты выпишешь для нее ключевые слова, как для миссис Фрейн.

Делать что-то для Бланш мне хотелось меньше всего, но ради тети Аниты я нехотя согласилась:

— Ладно, только пусть она принесет уже готовую речь, чтобы я могла работать одна. Не желаю, чтобы она дышала мне в затылок.

Несколько дней спустя тетя Анита принесла мне речь Бланш, и я взяла ее с собой в гостиницу, чтобы заняться ею в свободное время.

Бланш исписала крупным почерком целый ворох листов. Я насчитала их двадцать. Там приводилось множество фактов, но они были настолько громоздко выражены, что я начала раздумывать над тем, как их изложить попроще, с легким юмором. И вдруг поняла, что читаю что-то совсем другое — это оказался написанный тем же почерком черновик письма, который каким-то образом застрял между страницами.

«Грэм, дорогой. (Грэм? Это имя мне кого-то смутно напомнило. Да, Грэма Мортимера, сотрудника „Пэн-Олеума“, с которым Бланш обедала в „Синем кабане“, когда мы с Клайвом ездили в Стейнтон. Хотя это нехорошо, но я не смогла устоять и прочитала письмо до конца. Затем перечитала его еще раз, ненавидя каждое слово.)

Прости, что беспокою, но не пора ли уже перестать увиливать? В конце концов, ты должен не хуже меня, а теперь и не хуже его — бедный дурачок! — знать, что нет никакой надежды на воплощение в жизнь мечты К. Я надеюсь, что ты сможешь осуществить его проект. Предпочтительнее такой, чтобы он не знал, пока я не воплощу в жизнь мои планы на его счет. Важно, чтобы ты этим занялся. Я уже говорила тебе, что он собирается уехать из Англии в сентябре, и я хочу, чтобы он ушел из „Пэн-Олеум“ с пустыми руками. Он также остановится там, где я захочу, конечно же, не в палатке в пустыне Сахара. Я желаю, чтобы у меня был цивилизованный медовый месяц. Если же тебя не убедят все мои уговоры, а уговаривать я умею, то у меня есть в запасе нечто, что может не понравиться „Пэн-Олеум“…»

На этом письмо обрывалось. Я с отвращением отбросила его в сторону. Я досадовала на себя за то, что нарушила неписаный закон среди культурных людей и прочитала чужое письмо, а еще пришла в ужас оттого, что угрозы Бланш оказались не пустыми: она знала, как заставить «Пэн-Олеум» или по крайней мерю Грэма Мортимера сделать то, что ей нужно, и собиралась обмануть Клайва.

Скорее всего, оригинал этого письма был уже отправлен Грэму Мортимеру. Значит, завтра или на следующей неделе Клайв получит одобрение своего проекта, и я никогда не узнаю, приложила Бланш к этому руку или нет. Эта мысль была мне ненавистна.

Я заставила себя просмотреть остальные листки, и когда решила, что ничего не смогу сделать из этих записей, это стало поводом отправиться к Бланш домой.

Тетя Анита предложила:

— Я попрошу ее как-нибудь вечерком заглянуть к тебе.

Но поскольку мне не нужны были свидетели предстоящего разговора с Бланш, я сама отправилась в Мейпл-Коттедж. После дождя наступил ясный вечер, и Бланш лежала на кушетке посреди газона. Она предложила мне высокий плетеный стул, и я уселась, радуясь, что хозяйка не пытается быть гостеприимной.