– Понятно, – сказал сумасшедший дом. – Редкая форма.

– Редкий фасон, – поправил его Редингот.

Тогда сумасшедший дом набрал номер телефона и заговорил, прикрывая трубку рукой.

– Атипичная форма шизофрении. Отождествление себя с предметом верхней одежды. Препроводить к Вам? Слушаюсь.

После разговора сумасшедший дом нажал на кнопку, и в приемный покой вошли два санитара с марлевыми повязками на лицах.

– Почему у них марлевые повязки? – спросил Редингот. – Чтобы не заразились?

– Да нет, – возразил сумасшедший дом. – Они слюной очень брызжут. От злости.

– Зачем же таких злых санитаров-то было нанимать? – покачал головой Редингот. – Кадровик у Вас, похоже, никуда не годный.

– Для предмета верхней одежды Вы слишком умны. Амплуа смените! – заорал вдруг сумасшедший дом и распорядился, повернувшись к санитарам:

– Девушку в палату номер пятнадцать, а старца…

Договорить сумасшедший дом не успел, потому что безвременно скончался.

Санитары подождали распоряжений относительно старца, но, не дождавшись, занялись девушкой, а Редингот похоронил Клару Семеновну на больничном дворе. Невесть откуда взявшиеся солдаты немедленно стали в почетный караул у могилы. Редингот не любил торжественных церемоний и отправился посмотреть, как устроили Марту.

Он заглядывал в палаты и убеждался, что сумасшедшие в массе своей здесь тихие, то есть если и беснуются, то исключительно внутри себя. Между тем Редингот давно считал, что, когда сумасшедший беснуется внутри себя, это чрезвычайно удобно: разобрав такого сумасшедшего, можно изучить его устройство и понять механизм душевной болезни.

Найдя Марту в палате, где не лечили, а только кормили двух женщин, у которых наблюдалось – особенно в ясную погоду и с близкого расстояния – так называемое размножение личности (одна считала себя семью чудесами света, другая – сорока разбойниками), Редингот тут же решил изучить устройство второй из них. Лживыми посулами заманив ее в пустую в это время суток столовую, он в полном одиночестве разобрал незнакомку на составные части, но вместо сорока разбойников обнаружил сорока двух, чему несказанно изумился и, не решившись собрать разобранную женщину обратно, в изумлении проследовал к главврачу для уточнения диагноза.

Главврача на месте не оказалось, а оказался на этом месте двойник главврача, который так и представился: «Двойник главврача». Редингот, изумившись сходству, поинтересовался, скоро ли вернется сам главврач, и тут же был поставлен в известность, что никакой главврач не главврач, а польский писатель Болеслав Прус, который усоп, оставив после себя большое литературное наследие, каковое наследники его прокутили в считанные дни и теперь влачат жалкое существование в притонах Сан-Франциско. Редингот понял, что разговаривать с усопшим главврачом не имеет большого смысла, и пошел себе восвояси, как он умел и любил, – по пути упросив помешанную на постмодернизме и считавшую себя постмодернизмом в целом и в частностях нянечку кормить Марту исключительно шоколадом. Нянечка принялась кормить ее шоколадом тут же, но Марта ела шоколад машинально и фактически не испытывая радостного чувства. Зато испытывая безрадостное, и это было чувство мести. Оно становилось все более и более яростным… скоро Марта не смогла ему сопротивляться и сказала:

– Я буду мстить всем и каждому.

Причем сказала она это громко и отчетливо, чтобы все и каждый отныне не ждали от нее уже ничего хорошего. Все и каждый хотели притаиться по углам, но каждый не успел – и проворная Марта схватила его за шиворот рукой, в результате чего шиворот неожиданно оказался навыворот.

– У Вас шиворот навыворот, – сразу заметила наблюдательная Марта.

– Спасибо, я поправлю сейчас, – улыбнулся Каждый и, больно ударив Марту по руке, вернул шиворот в естественное для шиворота состояние.

– Скажите, пожалуйста, почему Вы со мной одновременно грубы и вежливы? – спросила Марта.

– Потому что Вы сумасшедшая, – объяснился Каждый.

– Можно подумать, Вы нормальный! – как бы между прочим обиделась Марта.

Каждый вспыхнул, как облитый бензином и подожженный автомобиль, и демонстративно отвернулся от Марты: показывая, что он обиделся гораздо сильнее, чем она.

– На Вашем месте я бы не обижалась так сильно, – сделала ему замечание Марта. – Вы же первый начали!

– Я назвал Вас сумасшедшей, но не назвал ненормальной, – пробурчал Каждый. – Зачем Вы смешиваете прямо противоположные понятия?

– Это какие именно понятия – прямо противоположные? – искренне изумилась Марта.

– Да вот… «сумасшедший» и «ненормальный»! – снова повернулся к ней Каждый. – Что я сумасшедший – понятно. Понятно и радостно. А вот что ненормальный… – это-то с какой стати?

– Так, минуточку, – сказала Марта. – Вот тут подробнее, пожалуйста!

– Чего ж подробнее… – Каждый посмотрел на нее с укором, – когда и так понятно! Если все вокруг сумасшедшие, а все вокруг – сумасшедшие, Вы же сами видите, то и… то и получается, что сумасшествие есть норма. – Тут он выразительно, как художественный чтец, посмотрел на Марту и подытожил: – Я сумасшедший. То есть вполне нормальный.

– Как-то я никогда не подходила к этому вопросу с такой точки зрения, – задумалась Марта.

– Но вот что для меня осталось загадкой, – признался вдруг Каждый, – это зачем Вам понадобилось, чтобы у меня шиворот был навыворот? – Каждый нахмурился и стал казаться прежде всего грубым, а уж только потом вежливым.

– Это я начала мстить всем и каждому. – Марта мило улыбнулась.

– Тогда почему Вы сперва принялись за каждого?

– Так обозримее и конкретнее, – объяснилась Марта. – Но я собираюсь мстить и дальше.

– И снова мне?

– Пока – да… Кому ж еще, когда Вы настолько доступны? – Марту удивляла природная недогадливость Каждого.

– А за что мстить? – опомнился узнать Каждый.

– За то, что однажды кто-то сидел на брегах Невы.

– Я сидел? – уточнил Каждый.

– Вы развязны, – задумчиво и разочарованно сказала Марта. – Не надо полагать, будто каждый способен сидеть на брегах Невы. Это дело избранных.

– Это дело тех, кто живет в Санкт-Петербурге, – не согласился Каждый.

– Вы очень развязны, – откорректировала себя Марта. – Я, пожалуй, позволю себе повторить: сидеть на брегах Невы – дело избранных. И добавить: это дело единиц. Дело просто одного-единственного.

– Тогда и мстить нечего всем и каждому… особенно каждому – то есть конкретно мне. Чего на меня-то нападать?

Марта с окончательной скукой посмотрела на Каждого и заключила:

– Эх, Каждый, Каждый… Бить бы Вас, да некому.

– Почему это некому-то? – возмутился Каждый. – Тут вот в соседней палате есть один сумасшедший по имени Егор-Булычов-и-Другие. Он всегда охотно бьет меня.