Лорд Граненых островов спешился, чтобы открыть дверцы карет и помочь сойти наземь леди Агнии с Виолеттой. Затем он раскрыл объятия супруге. Молли не ожидала такого и боязливо втянула голову в плечи. А Велентайн горячо ее обнял и нежно похлопал по спине. Он изменился к лучшему, - подумала Агния, - вот как действует сила любви!

От Беломорья до Зеленой бухты женщин сопровождал кастелян с дюжиною кайров. Он спросил о дальнейших распоряжениях, и Велентайн твердо ответил:

- Можете быть свободны. Дамы теперь под моей защитой.

- Да, да, слушайте его! - подтвердила Агния, счастливая оказаться возле властного лорда.

Кастелян снабдил ее напутствиями, передал поздравления графу Бенедикту, лорду Осмунду и их вассалам, после чего пустился в обратный путь к Беломорью. Вскоре кайры скрылись за поворотом дороги.

- Ну, что теперь?.. – странно спросил лорд Велентайн.

Надеюсь, он обратился не ко мне, - подумала графиня. Кто-то из отряда Велентайна бросил нечто неразборчивое. Всадники пришли в движение, разделились, двумя группами окружили кареты. Теперь стала заметна еще одна странность: они исполнили маневр уверенно, как опытные наездники. Но на Граненых островах сроду не было кавалерии! Острова малы и каменисты, кони служат лишь для транспорта, а воины сражаются пешком.

- Я вижу много хороших перемен, милорд, - похвалила леди Агния.

- Неужели? – спросил один из воинов, откинув капюшон.

Леди Агния схватилась за сердце. Виолетта воскликнула:

- Лорд Эрвин София, какая перспектива - видеть вас в плену! Лорд Велентайн, поздравляю, вы поймали славную добычу!

Герцог Ориджин отбросил полу плаща, показав черненую рукоять Гласа Зимы.

- Отчасти вы правы, Виолетта: кто-то кого-то взял в плен.

Меч - 9

Начало ноября 1775г. от Сошествия

Лид, герцогство Ориджин

- На этих землях всегда воевали, как пить дать. Бились на славу, не так, как сейчас. Без Перстов этих окаянных, и без лишних полчищ – всему знали меру. Держал наш граф шестьсот мечей – то бишь, кайров, значит. Были еще греи, вольные стрелки, конюхи, повара, землекопы – эти все звались «чудь», их никто не считал. Воины – только двуцветные…

Джоакин мало что видел вокруг себя, а понимал еще меньше. Пол-лица опухло, глаз заплыл, на коже вздулись волдыри. Корка синяков и ожогов отгородила его от мира. Внутри себя он чувствовал ясно: здесь шатается, тут жжет, там свербит; лежишь в строго выверенной позе, пошевелишься на дюйм – проснется боль. Но внешний мир покрывался туманом, голоса звучали глухо, фигуры расплывались. Из тумана возникала старуха и принималась вещать:

- Каждой весною, как снег сойдет, так и пора воевать. Двести кайров оставались стеречь город, а четыреста шли куда-нибудь: или в Майн, или в Стил, или в Первую Зиму. Иногда в Беломорье, но это редко. Вот идет наш лорд с четырьмя сотнями, и тут навстречу ихний лорд, а с ним полтысячи двуцветных. В замках-то не любили сидеть, коли войска хватало – выходили в поле…

Джоакин силился вникнуть: что за старуха? Откуда взялась, зачем нужна? Морщинистая, как сушеное яблоко, древняя, как фундамент под лидским замком. Голосом так скрипит, что кажется, вот-вот протрет себе глотку словами и окочурится на месте. Но куда там! Не думает она помирать, все бродит вокруг джоакиновой койки и болтает без умолку, не заткнешь:

- Встретятся, значит, четыре наших сотни против ихних пяти. Съедутся лорды и решают, как дальше. Сперва скажут, за что воюют. Один говорит: «Возьму с тебя бочку серебра», а другой: «Нет, это я у тебя возьму младшую дочку, мне племянника женить». Потом обсудят положение. Скажет один: у меня позиция лучше, обход туда-сюда, холмик так, река этак. И тот может согласиться: верно говоришь, признаю твою победу. А может ответить: зато у меня кайры лучше. Тогда, значит, надо сравнить…

Джоакину говорить не хотелось: опухоль на роже мешала открывать рот. Только ради питания он готов был напрячься и раздвинуть челюсти. Но в данный момент его как раз кормили из ложки, а коль уж все равно рот раскрылся, то можно и спросить:

- Ты кто, бабка? Откуда взялась?

- Енто ты взялся сынок, а я тут всегда была. Своим молоком старого графа вскормила. Не того графа, что теперь, а егойного отца…

- Что ты здесь делаешь?

Путевец задал вопрос – и только тут сообразил: ложка-то не сама ему в рот попадает. Ее-то, ложку, подносит старушечья рука. А еще совсем недавно кто-то умыл его влажной тряпкой. Тоже, поди, тряпка не сама собой в воду окунулась. По всем признакам получается, странная старуха ухаживает за ним. Молодец, Джоакин, сделал правильный вывод!

- Жуй, а не болтай, сынок. Думаешь, как сравнивали кайров? Да вот как. Пройдет наш лорд перед ихним войском и выберет наугад восемь воинов. А ихний лорд выберет восемь из наших. Крест накрест, значит. Потом сходятся восьмерки и бьются как умеют. Это звалось: поединок святой дюжины. Чья восьмерка первою легла, тот лорд и проиграл. Выплачивает, что запрошено, и не спорит. Это вроде как плата за науку: теперь все войско знает, над чем надо работать…

Джоакин подремал какое-то время, а спросонья удивился: постойте, почему же меня кормит северная бабка? Как можно?! Вдруг она шпионка или еще кто похуже?! До того всполошился, что поднял голову над подушкой и повернулся к лорду Мартину. Пускай подтвердит, что нельзя же так!

- Милорд…

Едва он увидел Мартина, как сразу забыл про бабку. Лицо лорда превратилось в багровый мяч, глаза и рот исчезли, оставив по себе три щели. Рука стала куском кровяной колбасы, локтевой сустав вывернулся в обратную сторону. Мартин стонал. Он стонал почти все время, даже сквозь беспамятство. Только Джо доселе не замечал…

А старуха знай талдычила свое:

- Если на кону стояло большое: какой-нибудь рудник или гавань, - тогда уж рубились целым войском. Но и тут порядок был! Каждый лорд по-умному командовал, людей берег, а если видел, что проиграет, - белый флажок кверху. Битве, значит, сразу конец. Раненым помогли, мертвым отдали почести, руки друг другу пожали… Пойми ты, сынок: раньше не бились насмерть! Воевали по чести, а не по злобе. Не пытались друг друга под корень стереть.

Все прочее, кроме бабкиных речей, шло фоном, будто в дымке. Явился лекарь, что-то смутное сказал про Джоакина. Осмотрел лорда Мартина и показал жестом: руку – отрезать.