Нас ничего не сведет! — Чересчур упорно посмотрев на меня, он выдавливает на губах кривую усмешку.

Мои слова встречаются с его замечанием:

— Всё так. В твоих словах есть доля правды. Я постараюсь не срываться на ней, несмотря на то, что она сделала со мной… но вам обоим не помешало бы быть более осмотрительными и в следующий раз не выставить себя на посмешище. А то мало ли, что вздумается мне?! — Хлопнув меня по плечу, засеменив назад, он кончает разговор со мной. И как истолковать этот жест и эти слова?

Пустившись за ним, я мимолетно отвлекаюсь, глазами приковываясь к отцу. Джейсон, оставив Наталью рядом с Анной и Марком, крадется шажками к едва держащейся на ногах Марии, наклонившейся к могиле, неся в руке семь белых роз, и, доходя до нее, кладет руку на её предплечье. Стесняет дыхание, как он, придерживая мать, не отказывающуюся от этого прикосновения, говорит ей, смотря вслед уходящему шествию:

— Я могу… — замолкает на секунду и пробует вторично: — Если будет нужна моя помощь, ты сможешь обратиться ко мне…

Мама игнорирует отца, думая о другом, исходя из ее задумчивого, слегка отрешенного лица. Она поднимается в полный рост. Чуть не упав, она проходит мимо Миланы (комок нервов снова накаляется во мне) и какая-то мысль, ставшая управляющей в ней, заставляет её с мерзостью, с вернувшимися силами вскрикнуть:

— ЭТО ТЫ, ТЫ ВИНОВАТА! ИЗ-ЗА ТЕБЯ ВСЁ ПРОИЗОШЛО! ОН СТОЛЬКО ЛЕТ СТРАДАЛ ПО ТЕБЕ И, НЕ ВЫДЕРЖАВ, УШЕЛ ИЗ ЖИЗНИ!

Я сглатываю, интуитивно подозревая до этого, что она не упустит момента наговорить обвинений Милане. Находя взглядом папу, чтобы тот снизил раскаленность надвигающейся бури, он заявляет осторожно-спокойным тоном:

— Уже поздно винить кого-то, Мария, ничего не исправишь.

Милана молчит, её руки дрожат мелкой дрожью. Ринувшись к ней, несясь рысью, я сгребаю ее в охапку с ревнивой жадностью, не подпуская к ней никого.

— Сын! — орет мама с черными, как ночь, глазами, заставляя оборачиваться удаляющихся. — Чего прижался к ней! Из-за неё ты оказался в тюрьме! Из-за нее Питер был в коме! Из-за нее я потеряла Ника! Она всех принудит страдать! Ты еще не понял ее стратегического плана? — Каждое слово матери произносится с передергиванием ее тела.

— Мама! — обрываю ее я; в сердце все кипит. Уж кому бы, но не ей объявлять, что произошедшее случилось по вине Миланы. — Нечего драть горло! — с резкой грубостью выражаюсь я, припомнив слова Ника, как мать предала его, а после бегала за ним, разрушая то, что построил он. — А куда привели твои попытки овладеть тем, что не принадлежало тебе?!

Ее глаза становятся бездонно-черными. От ореховых, любимых Ником, ничего не осталось.

— Захотел проучить мать?! — противно брякает она и плюет наземь. — Ты никогда не нуждался во мне! Бредил отцом. — Она с резкостью выдергивает руку, которой придерживает её папа. — Где папочка, где папочка, когда он вернется, — пародирует моим детским голосом, вызывая к себе брезгливость. — Тебе и мать-то никогда не была нужна! И ты решил отомстить мне, быть с дочерью тварюги! Ну-ка отойди от этой дряни! — И подается вперед, чтобы толкнуть Милану, но я успеваю схватить мать за запястье и прямо в глаза проорать:

— НЕ ВЗДУМАЙ ЭТОГО СДЕЛАТЬ! В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ Я НЕ БУДУ ПРИЕЗЖАТЬ К ТЕБЕ СОВСЕМ! — с силой бросаю ее руку. — СОВСЕМ! БУДЕШЬ НАСЛАЖДАТЬСЯ СВОИМ ОДИНОЧЕСТВОМ! — говорю угрожающим тоном. Я слишком долго молчал, защищал ее, искал оправдания ее поступков. — ТЫ ДУМАЛА О ТОМ, СКОЛЬКО ТЫ ПРИНЕСЛА БЕД?! ЧЕМУ ТЫ НАУЧИЛА НАС С ПИТЕРОМ? БЫТЬ ЛИЦЕМЕРНЫМИ, НЕЧЕСТНЫМИ, НАСЫЩЕННЫМИ ЗЛОСТЬЮ? ТЫ НАМ ВРАЛА ПРО ОТЦА ВСЮ ЖИЗНЬ! — Джейсон кашляет, указывая мне прекратить, но я вечно сдерживался, вечно выгораживал ее, вечно видел только хорошее в ней, когда она томилась желанием с самого детства разрушить мою жизнь, думая лишь только о себе. Что ей стоило придержать язык за зубами, хотя бы в такие траурные минуты жизни, когда человеческая душа не может отыскать себе успокоения? Но нет. Язва, сидящая в ней, будто и подначивает ее к действу, дабы подергать всем и без того тяжелые сердца. Тайные душевные пороки не заштукатуришь, их уродство бросается в глаза от одной лишь фразы. Всё зло невольно просачивается через поры, стоит только распахнуть душу настежь, как дверь.

— ТЫ ПРОКЛИНАЛА ЕГО ВСЯЧЕСКИМИ СЛОВАМИ! ТЫ В КОНЦЕ КОНЦОВ ТАИЛА СТОЛЬКО ЛЕТ, ЧТО ВОСПИТЫВАЛАСЬ В ДЕТСКОМ ДОМЕ! — Распахнув глаза, я и сам не предугадывал, что эта мысль может вырваться наружу в самом грубом виде, за что я слегка корю себя, но возвращаясь к тому, как мучила мама сердце покойного, любовь которого была до гроба, соображаю, что сделал как следовало.

— Сын, не стои… — начинает тихо отец и замолкает, не ожидая, что я выброшу правду в таком ключе, обрызнув меня колючим взором.

Приоткрыв рот, чтобы выговорить возражения и, услышав слово «детский дом», вывалившееся случайным образом из меня, она замирает в пораженной стойке с приподнятой дрожащей рукой. Всхлипывания Миланы на миг застывают. Джейсон, прикусив нижнюю губу, смотрит вдаль. Его встревоженные блестящие глаза выражают, что, конечно, ему все было известно о своей бывшей супруге, но он смело разделил с ней вранье.

Я смахиваю с ресниц дождливые капли.

— Ты-ты-ты з-знаешь? — бессильные слезы с еще большим наплывом извергаются из ее полыхающих яростью глаз.

— Знаю! — свирепствую я, бросаясь в атаку. — И ты врала, что мои бабушка и дедушка умерли! Врала! — подчеркиваю голосом я.

— Они бросили меня, когда… — ярость и боль перемешиваются в голосе. — Когда я была еще малюткой. Никогда они не были для меня родителями! — Гнев снова сверкает в ней. Спустя несколько секунд она добавляет к сказанному: — Поэтому и ты ни за что не будешь с этой шлюшкой!

Изрыгая вызывающие тошноту гадости, я чувствую привкус подслащенного яда, выбрасываемого коварным человеком.

— ЧТ… — только я выкидываю с бешенством, как подключается Анна, вырвавшаяся из рук Марка и следующая к нам:

— Ты не слышал?

«Этот бой должен был закончиться когда-нибудь — раз не на свадьбе, то на похоронах».

Облив Марию ненавистным взглядом, пронзившим до самых пят, между тем она прибавляет:

— Когда твой сынок-преступник уже сгинет туда вслед за Ником! — Джейсон желает высказаться в обратную, но Анна укрощает его попытку, продолжая: — А тебе, милая подруга, — с плевком надрывает она глотку, — за такие слова про мою дочь светит путь только в ад!

Отец становится посередине, воздвигая барьер между женщинами, как в поединке, прерывисто проговаривая, что следует всем успокоиться, но они, точно кошки, набрасываются друг на друга, готовые