не для Северного моря эта посудина. На обратном пути мы попали в такой себе довольно приличный шторм, который чуть нас всех скопом не угробил. Лоханка моя в связи с явной неприспособленностью так водички нахваталась, что думал уже – всё… Да и разболтало ее порядочно, придется ставить на ремонт. Но и с хорошей стороны она себя тоже проявила. От пары франкских нефов, вздумавших нас перехватить, ушли, как от стоячих. Ладно, все заботы – на потом. Сейчас надо думать о семье. Особо никаких предчувствий нет, но, имея такого врага, как руа франков и его приспешник Гийом де Монфокон, особо не расслабишься. Млять… умею я устраиваться…

– Веренвен…

– Да, господин шаутбенахт.

– Реи полный парус еще потянут?

– Потянут… – согласился капитан, почесав бороду. – Так-то оно так, но недолго.

– Отдай команду ставить. Наплевать.

– Как скажете.

Шебека, скрипя всеми своими составными частями, рванула вперед, а я так и остался на палубе. Все ловил момент, когда покажется мое родовое обиталище. Как-то неожиданно соскучился по своим девочкам.

Ввел шебеку в бухту лично. И, кажется, справился… ну… почти. Потом, едва дождавшись, когда приведут лошадок, вскочил на Родена и карьером понесся домой. Влетел на замковый двор и с облегчением сердца узрел свою ненаглядную, со вкусом распекавшую челядь. Ну, слава богу…

– Господин барон… – Матильда, узрев муженька, чувственно ахнула, покачнулась, но, мгновенно выправившись, присела в церемонном книксене.

– Госпожа… – Я, повинуясь ее требовательному взгляду, со скрежетом зубовным изобразил для слуг господскую церемонию, а потом, подхватив женушку под локоток, потащил ее в замок.

– Надолго? – Скрывшись с глаз слуг, Матильда прильнула ко мне и дала волю чувствам.

Ну, как водится: слезы, вздохи и все такое… В общем, стандарт.

– На пару дней. Где они?

– Да вот же. – Матильда распахнула дверь и продемонстрировала двух дородных кормилиц, державших у груди два запакованных свертка.

– Сама не кормишь?

– Перед сном, – кокетливо улыбнулась супружница. – Прожорливые – страсть, на целый день у меня молока не хватает.

– Это хорошо… – Я выхватил у перепуганной насмерть кормилицы младенца и… мгновенно сунул его обратно. Дочурка, отнятая от груди, сотрясла комнату возмущенным воплем. И сразу же ее поддержала вторая, залившаяся плачем в знак солидарности с сестричкой. Ух ты…

– Пусть доедят. – Матильда настойчиво взяла меня за локоть и потянула из комнаты. – Успеете, господин барон, наиграться.

– Это едва ли…

Что дальше? Конечно, спальня. Знаете… раньше я не верил, что так бывает. Много у меня женщин было. И разные: ослепительно-красивые, чувственно-страстные и прочие, на первый взляд превосходившие своими достоинствами Матильду, а все же, получается, страсть к ней не пропала. Даже наоборот. Так что к делам я приступил очень не скоро. Но пришлось…

– В замке люди новые появились?

– В смысле? – Матильда игриво водила пальчиком по моей груди.

– В смысле – новые. Гости, новые слуги и так далее.

– Вроде нет, – недоуменно пожала плечиками девушка. – Хотя…

– Что «хотя»?

– Ну…

– Говори, женщина.

– Милый… – Матильда покраснела. – Мы в грехе живем… ну… вот я в искупление и устроила обитель для паломников. Но она пустует – не закончили ремонт пока.

– Это ладно, но если хоть один из паломников появится в замке… увижу – повешу. Слуги новые есть?

– Слуг нет, а вот кондитера я из Антверпена выписала. Сегодня как раз прибыл. Обещался на вечер удивить. А жену его я помощницей кастелянши определила. А что?

– Черт!!! – Я принялся лихорадочно одеваться.

– Не гневи Господа! – испуганно пискнула Матильда. – Да в чем дело?

– Потом… – Выскочил за дверь и в сопровождении стражников понесся в поварскую.

Лысый, как яйцо, усатый, как Чапаев, толстенький мужичонка, что-то напевая, колдовал над здоровенным пирогом. Узрев меня, ойкнул и, споткнувшись о табурет, грохнулся на пол. Два поваренка, взбивавших крем, мигом спрятались под стол.

– Кто такой?

– К-карл… – Мужичок с ужасом следил за кончиком обнаженной эспады. – К-кондитер с… с р-рекомендациями…

– Кондитер, говоришь? – Я вздернул его за передник на ноги. – Что готовишь, кондитер?

– П-пирог с м-марципанами и льежским с-суфле… – У толстячка от ужаса зуб на зуб не попадал. – И п-пирожные, а-ля Винерон…

Отравитель! На лице у урода все написано! Порублю нечисть! Я, почти ничего не соображая от гнева, хотел на месте порешить кондитера, но потом неимоверным усилием воли взял себя в руки. М-да, совсем нервы ни к черту. Но оно и немудрено… после стольких покушений на свою драгоценную личность и кота домашнего станешь подозревать.

– Ешь!

– Ч-что?..

– Всё.

– Д-дык оно не г-готово…

– Жри, говорю. – Я ударом эспады разрубил пирог пополам. – Ешь, говорю! И пирожные тоже.

Кондитер, обливаясь слезами, стал давиться тестом. Старательно так пихал себе в рот, с желанием. Неужели я ошибся? М-дя…

– Хватит. А теперь берите этого голубя – и в подвал. Жену его тоже.

– За что!!! – взвыл толстячок.

– Еще не знаю, – подсказал я ему. – А если узнаю, то на костер пойдете. Хорст!

– Что прикажете, ваша милость? – Рядом мгновенно нарисовался обер-аудитор.

– Проведи дознание. Кто, зачем, откуда рекомендации – в общем, всё. Без насилия пока, но с пристрастием.

– Будет сделано! – Сухое личико Хорста Дьюля преисполнилось рвением. – А причина?

– На причастность к покушению на мою личность. Выполнять.

– Как изволите.

– Остальные – за мной… – Я отправился в свой кабинет. За мной, внутренне трепеща, потащились успевшие сбежаться соратники.

Ну да, согласен. Погорячился малость. Но в таком деле лучше перебдеть, чем недобдеть. Надо менять к чертовой матери всю систему охраны в замке. И вводить этих… как их там… дегустаторов еды, мать их за ногу.

Отчет соратников затянулся до позднего вечера. Особенно порадовали инженеры, в соавторстве с Пелегрини доведшие все-таки до ума бомбический единорог. Да и остальные старались. Хозяйство во владении оказалось в образцовом порядке. Но все охватить, естественно, не успел: так, самые вершки – основательно уже завтра займусь.

Доложился Хорст, с выводами о том, что толстячок-кондитер, скорее всего, никакими пакостными умыслами не обладал. Оказался действительно довольно известным в своей среде кондитером, причем его ко мне отправил и отрекомендовал сам бурмистр Антверпена. Самуил, исследовав стряпню несчастного, тоже не нашел каких-либо следов яда. Оных также не нашли и среди личных вещей кулинара. М-да… промашка вышла. Ну и ладно, накину серебрушку к жалованью – и пусть кашеварит дальше. Под присмотром, конечно…

Ну и пили, естественно. А как же без этого? Хозяин вернулся – радость-то какая! Но особенно разгуляться не получилось: прибыл гонец на взмыленной лошади и передал письмо от кардинала де Бургоня. Его высокопреосвященство полупросил-полуприказывал немедленно явиться к нему. И откуда только, зараза, узнал, что я прибыл? Ну что… похоже, пришло время расплачиваться за церковные милости. Да и ладно…

Но это уже завтра, а вернее, послезавтра – раньше я в Антверпен никак не попаду. А из него отправлюсь сразу в Гент, ибо категорически не успеваю.

Так и случилось. Второй день пребывания в баронии пролетел как минута. Я проникся положением хозяина и провел тщательную инспекцию всех служб. Ибо восторженные реляции – это одно, а личное впечатление – другое. Ну и навешал люлей за нерадение о господском хозяйстве. Но больше для проформы, так как людишки действительно старались.

Наконец принял работу от семейства ван Акенов. Это те самые, отпрыском которых является Иероним Босх.

Ян ван Акен, степенный длиннобородый старичок,