Каждый год Рокфеллер задавал в Ормонд-Бич ежегодный рождественский вечер для соседей. Кейсментс освещала сияющая вифлеемская звезда над дверью, а в каждом окне мерцали свечи. Рокфеллер появлялся во фраке, кланялся, произносил поздравления и раздавал подарки. Затем он возглавлял хор рождественских песен и гудел с детьми в бумажные трубы. Рокфеллер все больше располагался к незнакомцам. Однажды Джордж Н. Ригби, редактор местной газеты, написал статью, озаглавленную «Ормонд изменился,» – панегирик дружелюбию города. Когда Рокфеллер зашел поздравить его, они поболтали у входа в редакцию рядом с подъездным железнодорожным путем. Когда люди в поезде узнали Рокфеллера, они прижались лицами к окнам и начали фотографировать. Рокфеллер, казалось, был совершенно не против этого внимания, а даже купался в нем. Когда он вернулся в машину, миссис Эванс с упреком спросила, не играл ли он на публику. «Конечно, – ответил он. – Но я хотел доказать, что статья, которую написал господин Ригби, «Ормонд изменился», правдива»16.

Рокфеллер, всю жизнь убегавший от прессы, интуитивно освоил новые кинематографические средства. Кёрт Энгелбрехт, фотограф кинохроники компании Херста, «Мовитон ньюс», преследовал Рокфеллера, пока тот не согласился позировать. В свой девяностый день рождения в 1929 году Рокфеллер надел франтоватый светло-серый костюм, белую жилетку и бутоньерку и провел два часа перед камерами, нарезая огромный торт и импровизируя. Как вспоминал Энгелбрехт: «Он получал бездну удовольствия, играя в звезду, и не собирался остановиться, пока не использовали последние дюймы пленки»17. В кинотеатрах по всей Америке люди увидели, как Джон Д. Рокфеллер бьет на экране по мячу для гольфа сильным, но грубоватым ударом и поет вместе с окружением воодушевляющие гимны. Люди неожиданно нашли что-то милое в этом анахроничном старом джентльмене, получившим статус американской легенды.

Почему имидж Рокфеллера неожиданно сменился? Титан всегда был эталоном отношения американцев к деньгам, а в 1920-х годов нация поклонялась им. Ход времени придал его бесчинствам мягкое свечение, и, казалось, они принадлежат давней, наполовину забытой эпохе. Рокфеллер представлял собой все более почитаемый тип человека: практичный, бережливый, лаконичный мужчина, создавший промышленную базу страны. Теперь, когда таких сменили менеджеры, получающие зарплату, и бюрократы, то первое поколение промышленников приобрело новый героический блеск. И, возможно, самая очевидная причина улучшения его статуса в том, что публика теперь гораздо больше связывала Рокфеллера с филантропией, чем со «Стандард Ойл». Пресса, когда-то враждебная, теперь приветствовала его громче всех. «Вряд ли какой-либо человек тратил огромное состояние мудрее, чем господин Рокфеллер», – разглагольствовала «Уорлд» Пулитцера в 192 году, а пресса Херста, пока ее не опередили, утверждала: «Рокфеллеры отдали больше денег и с большей пользой, чем кто-либо в мировой истории с тех пор, как ковчег пристал к Арарату»18.

* * *

Даже когда Рокфеллер в бурные двадцатые стал щегольски и модно одеваться, следуя временам, его сын придерживался темных деловых костюмов и белых накрахмаленных рубашек. Теперь Младшему было за пятьдесят, волосы начали седеть, он носил очки и походил на музейный экспонат. В 1923 году, будто пытаясь укрыться в более приятном прошлом, Младший заказал переделать свой кабинет на Бродвей, 26, фирме «Чарльз оф Ландон», которая установила дубовые панели из английского особняка эпохи Тюдоров, книжные шкафы с витражными стеклами, елизаветинский стол для переговоров и длинный стол в стиле короля Якова. Пока компании «Стандард Ойл» гребла деньги от автомобильного бума, Младший предпочитал экипажи с лошадьми и отказывался подходить к самолетам.

Ничто не заставляло обоих – и отца, и сына – выглядеть такими устарелыми и конфликтными в некоторые моменты, как их подчеркнутая поддержка запрета на алкоголь. Они не только ни разу в жизни не пробовали спиртного, но стабильно поддерживали Антисалунную лигу и с момента ее основания в 1895 году пожертвовали ей триста пятьдесят миллионов долларов. До введения Восемнадцатой поправки к Конституции в 1920 году Рокфеллер сомневался, что сухой закон будет работать. «Это гнусная сила разрушения, – говорил он о выпивке, – но люди будут продолжать делать алкоголь и продавать. Это правая рука дьявола»19. Рокфеллеры прочно ассоциировались с трезвостью. Знатокам самогона Младший казался богатым скучным моралистом, который отказывает рабочему в стакане пива. «Один стакан пива может привести ко второму, – объявил он. – Следовательно, я утверждаю, один стакан это слишком много»20. К 1926 году у Младшего появилось достаточно сомнений в курсе сухого закона, что он ушел из Антисалунной лиги, но прошло несколько лет, прежде чем он совсем перестал поддерживать ее.

У Младшего, навьюченного необходимостью управлять полумиллионом долларов, почти не оставалось времени на что-то еще. Неисключительный человек, брошенный в исключительные обстоятельства, он неохотно принял судьбу. Как сказал Фредерик Гейтс: «Он бы предпочел… освободиться от состояния отца и делать, как другие мужчины, самостоятельную карьеру. Но он был единственным сыном, наследником колоссального богатства, с рождения ориентированный на неподъемную ношу, которую нельзя скинуть»21. Постоянное давление благотворительности Рокфеллера было ответственностью, которой он не мог избежать, и его продолжали мучить симптомы стресса, в том числе мигрени, боли в животе и синусит. Очень часто он приходил домой с ужасающими головными болями, и ему приходилось ложиться на час, положив на лоб успокаивающий компресс. Как и опасался его отец, вес состояния Рокфеллера, часто казалось, сокрушал его.

В конце 1922 года, мучаясь от головной боли, нервного переутомления и даже временной глухоты, Младший записался в санаторий Баттл-Крик к доктору Джону Х. Келлоггу, эксцентричному провидцу, который прописывал пациентам вегетарианскую диету и спартанский режим. Младший услышал неизбежное: он слишком много работает, страдает от переутомления и должен выделить больше времени на отдых. После санатория он был все еще слишком слаб, чтобы вернуться к работе, и подхватил серьезный грипп. Чтобы полностью восстановиться, он отправился в Ормонд-Бич и провел несколько месяцев с отцом. Следующие двенадцать лет, не в состоянии облегчить нервное напряжение, Младший редко проводил более двух дней без мучительной головной боли.

Требование тратить состояние отца никогда не исчезало. В 1920-е годы ежегодный доход Младшего колебался от тридцати пяти миллионов долларов до пятидесяти семи. Направляя тридцать – сорок процентов на благотворительные цели, он распределял в среднем одиннадцать с половиной миллионов долларов в год – больше, чем ежегодные гранты Фонда Рокфеллера22. Младшему приходилось справляться со все более неповоротливой структурой наслаивающихся друг на друга проектов Рокфеллера. Отчасти фрагментация предотвращала политическую критику, которая посыпалась бы на единый фонд, включающий все. В 1929 году Младший провел масштабную и уже давно назревшую реорганизацию, и Фонд Рокфеллера поглотил Фонд памяти Лоры Спелман – Рокфеллер и научные и гуманитарные программы Совета по всеобщему образованию.

Младший внезапно лишился советчиков, именно тогда, когда он больше всего в них нуждался. К 1923 году Фредерик Т. Гейтс проходил курс лечения инсулином от диабета в Рокфеллеровском институте, и ему пришлось уйти из фонда; он перенес острый приступ аппендицита, а в феврале 1929 года умер от пневмонии в Фениксе. Он внес в проекты Рокфеллера их пылкую дальновидность и упорное внимание к деталям. В 1921 году умер Старр Мерфи, и Младшему понадобился новый юрисконсульт, и три года спустя он остановился на своем старом знакомом из студенческого братства Томасе М. Дебевуазе, человеке такой ошеломительной официальности, что сыновья Младшего окрестили его «премьер-министром». Но Младшему все еще был необходим стратег уровня Гейтса или Макензи Кинга, с которым они время от времени встречались, но тот был слишком занят для частных консультаций. Своего идеального теоретика Младший нашел в Реймонде Б. Фосдике, который служил его доверенным другом, адвокатом, советником и, наконец, биографом. Они познакомились в мае 1913 года, когда Младший формировал Бюро по социальной гигиене, а Фосдик был помощником мэра и работал с Лилиан Уолд в Поселении на Генри-стрит. После Первой мировой войны Фосдик отправился во Францию с Вудро Вильсоном и служил гражданским помощником генерала Першинга, затем Вильсон назначил его заместителем генерального секретаря Лиги наций. После того как Сенат наложил вето на участие США, ожесточенный Фосдик сложил полномочия и лоббировал глобальную организацию, отстаивая «планетарное сознание» и «коллективный разум» 23.