Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неожиданно она вскочила и стала рыться в своих вещах. В конце концов она нашла присланное мне письмо, которое сохранила.
– Как раз подходящий момент, чтобы прочитать это письмо из тени горы. – Она отдала мне письмо и снова свернулась калачиком около меня.
Она зевнула во всю пасть и закрыла глаза. Я развернул письмо, занимавшее меньше страницы. Писал его Джордж Близнец. Я прочитал письмо при свете фонарика.
Привет, старик, это Близнец. Хочу сообщить тебе, что мы со Скорпионом пока не нашли гуру, наложившего на него проклятие, но идем по следу. Мы были в Карнатаке, на горе, потом в Бенгалии, и где-то по пути, дружище, мне стало нехорошо, но, хотя я чувствую себя неважно, я не могу бросить Скорпиона, так что мы продолжаем поиски. Я просто хотел, чтобы кто-нибудь, кто хорошо ко мне относится, знал, что я не буду жалеть, если не вернусь, потому что я люблю мою жизнь и моего друга Скорпиона.
Искренне твой,
Близнец
Я отложил письмо и обнял Карлу. Она уснула довольно быстро, а мне для этого потребовалось время.
Я думал о четверке, сидевшей у костра, – об Анките, Винсоне, Дидье и Рэнделле, оторванных от своей любви, но нашедших ее вновь в рассказанных друг другу историях, которые они подбрасывали по очереди в костер, чтобы он не затух.
Я думал об Абдулле. Он никогда не изменял тому, во что верил, но почти всегда был один. В другом из темных закоулков памяти я увидел Викрама, такого же одинокого в смерти, каким он был в последнее время в своей полужизни.
Я думал о Навине, влюбленном в Диву Девнани, но отгороженном от нее колючей стеной, называвшейся высшим обществом.
Я думал об Ахмеде, который рассказал мне как-то, брея меня очень опасной бритвой в своем Салоне красоты, что он всю жизнь любил одну женщину. Их разлучили их семьи, и в последний раз он видел ее, когда ей было девятнадцать лет.
Я думал об одиноком Идрисе, одиноком Кадербхае, одиноком Тарике, одиноком Назире и о Кавите, ставшей одинокой без Лизы, а также обо всех, кто жил и умирал в одиночестве, но всегда любил или верил в любовь.
Чудо не в том, что любовь находит нас, как бы это ни было странно, предопределено и сверхъестественно. Чудо в том, что даже если мы так и не находим любовь, если она напрасно ожидает нас на крыльях мечты и не стучится в нашу дверь, не оставляет нам вестей и не подносит цветов, – даже в этом случае многие из нас не перестают верить в любовь.
Счастливым любовникам нет необходимости верить в нее. А те, что не знали любви, но продолжают верить в нее, – жрецы любви, поддерживающие ее жизнь в садах веры.
Я посмотрел на Карлу, дышавшую мне в грудь. Она дернулась, заблудившись в каком-то из углов своего сна. Я погладил ее, и ее ровное дыхание стало музыкой моего покоя.
И я поблагодарил за этот благословенный покой, охватывавший меня при ней, того, кто подарил мне его, – не знаю, была то судьба, или звезды, или ошибки, или добрые дела. Я наконец уснул, а серебряный кубок полумесяца высыпáл звезды на наши сны в горной тени.
Гора стала особым периодом нашей жизни, с его ритуалами и закатами, трапезами и медитациями, молитвами и покаяниями, кострами и смехом. Наши друзья один за одним покидали лагерь учителя, пока с Идрисом, Сильвано и несколькими учениками не остались только Карла и я.
Она была права, настаивая на том, чтобы провести какое-то время вдали от города. Простота бытия, как ни странно, добавила новое измерение в наши отношения; взаимопонимание постепенно сгладило острые шипы городской жизни. Мы ежедневно и еженощно подолгу беседовали, обращаясь к прошлому в ускользающем настоящем.
– Он спас меня, – сказала Карла однажды, когда через несколько недель после нашего переселения на гору в разговоре всплыли годы, связанные с Кадербхаем.
– Ты встретила его в самолете, когда была в бегах.
– Да. Я была сама не своя. Я убила насильника, изнасиловавшего меня, и, хотя я знала, что сделала бы это снова, если бы пришлось, я была почти невменяема. Я добралась до аэропорта, купила билет и села на самолет, но в воздухе, в пяти милях над землей, я буквально развалилась на части. Кадербхай сидел рядом со мной. Он возвращался в Бомбей, у меня же был билет в одну сторону. Он вызвал меня на разговор, а когда мы приземлились, привез меня сюда, на гору. На следующий день я стала на него работать.
– Ты любила его, – сказал я, потому что любил его тоже.
– Да. Он мне не нравился, и я говорила ему об этом; я не одобряла того, что он делал, но я любила его.
– Как бы ни расценивать его деятельность, он сыграл важную роль в жизни города – и в нашей.
– Он использовал меня, – сказала Карла, – и я позволяла ему делать это. По его просьбе я использовала других людей, в том числе и тебя. И все-таки, когда я думаю о нем, я не чувствую ничего, кроме любви. А ты?
– И я так же.
– В трудные моменты у меня иногда бывает ощущение, как будто он встает рядом.
– И у меня тоже, – сказал я. – И у меня.
Нам с Карлой было хорошо на святой горе, но мы не хотели терять связь и с грешным городом. Раз в неделю приходили газеты, случайные посетители доставляли вести о наших друзьях и врагах, но самую ценную информацию мы получали от молодого ронина Джагата, который вел мои дела во время моего отсутствия.
Мы встречались с ним раз в две недели на автостоянке у подъема к пещерам. Выслушав новости, которые он приносил из города, мы были рады поскорее подняться обратно.
Политики и прочие фанатики делали все возможное, чтобы разобщить людей, говорил Джагат, и препятствовали всякому сотрудничеству, особенно между друзьями. В некоторых местах между соседними домами или кварталами воздвигались баррикады из обломков, и причиной иногда служили всего лишь разные вкусовые предпочтения. Люди забывали, что такое терпимость.
Это не касалось тех, кто жил на улицах и в трущобах или работал на предприятиях. Там разные склонности людей не мешали им прекрасно уживаться друг с другом и нормально работать. Но в штаб-квартирах политических партий народные представители воздвигали преграды между людьми, если их дружба шла во вред политической грызне. И многие поддавались на провокацию, сплачиваясь против таких же простых людей по другую сторону баррикады.
Вишну завершил чистку своей мафии. Новую Компанию 307, состоявшую исключительно из индусов, публично благословили брамины в новом особняке главаря на Кармайкл-роуд недалеко от художественной галереи, которую Карла оставила в распоряжении Таджа, но гораздо более весомое благословение было получено из карманов бомбейской элиты.
Было отпраздновано пышное новоселье, на котором даже местные снобы оттаяли, сказал Джагат; присутствовали и некоторые кинозвезды, ставшие постоянными участниками вакханалий в доме Вишну.
– Он вложил деньги в грандиозный индийский блокбастер, – добавил Джагат. – Фильм снимают не то в Болгарии, не то в Австралии. В общем, где-то за границей. Вишну сфотографировали на крупном сборище киношников, где объявляли о съемках фильма; его портреты напечатали во всех газетах.