Низменная местность на берегу озера — еще не сам город, а предместье, застроенное традиционными хижинами со стенами из ротанговых циновок и с камышовыми крышами. Домики жарко полыхают, отбрасывая красные отблески, которые они видели с лодки. В нескольких милях к северу начинаются каменные здания. Их японцы тоже подожгли, но прочные строения горят спорадически, как изолированные башни огня и дыма.

Шафто и его спутники думали, что высадятся из лодки под огнем и полягут прямо на берегу. Однако они проходят мили полторы, прежде чем видят реального неприятеля.

Шафто рад, что им наконец-то попались настоящие японцы; он нервничал, потому что партизаны, не встречая сопротивления, раздухарились и утратили всякую бдительность. Полдюжины японцев высыпают из магазинчика, который, вероятно, громили — в руках у них бутылки, — и останавливаются на тротуаре, чтобы поджечь здание. Пока они из бутылок со спиртом готовят «коктейль Молотова», Шафто выдергивает чеку, бросает гранату на тротуар, некоторое время смотрит, как она летит, потом ныряет в подворотню. Раздается взрыв, осколки разбивают стекло стоящего рядом автомобиля. Бобби выскакивает на улицу, готовый дать очередь, но в этом уже нет надобности: все японцы корчатся в канаве. Шафто и партизаны ждут, когда другие японцы придут на выручку товарищам… Никто не появляется.

Партизаны ликуют. Шафто в мрачном раздумье стоит посреди улицы, пока падре обходит мертвых и умирающих японцев, совершая над ними последнее помазание. Видимо, дисциплина полностью утрачена. Япошки поняли, что спасения нет. Макартур сметет их, как газонокосилка — попавшийся на пути муравейник. Они превратились в толпу. Шафто легче сражаться с толпой пьяных, деморализованных мародеров, но страшно подумать, что они могут сотворить с мирным населением дальше к северу.

— Мы только на хрен теряем время, — говорит Шафто. — Давайте двигать в Малате, избегая новых стычек.

— Здесь не ты командуешь, — говорит один из партизан, — а я.

— Кто такой? — спрашивает Шафто, щурясь в свете горящей винной лавки.

Это оказывается командир проамериканского отряда, который сидел на корме лодки и до сих пор никак себя не проявил. Шафто нутром чует, что командир из него никудышный.

— Сэр! Есть, сэр! — говорит он и козыряет.

— Я — лейтенант Моралес, и если у тебя есть еще предложения, обращай их ко мне или держи при себе.

— Сэр, есть, сэр! — отвечает Шафто; он не потрудился запомнить фамилию лейтенанта.

Часа два они пробираются на север по узким, дымным улочкам. Встает солнце. Над городом летит маленький самолет. Пьяные, обессиленные японцы открывают по нему редкую стрельбу.

— Это П-51 «Мустанг»! — кричит лейтенант Моралес.

— Это «Пайпер Каб», язви его в душу. — До сих пор Шафто сдерживался, но тут не стерпел. — Артиллерийский корректировщик.

— Тогда почему он летит над Манилой? — самодовольно вопрошает Моралес. Примерно тридцать секунд он наслаждается своим торжеством, потом на севере начинает бить артиллерия. От некоторых зданий отлетают куски.

Первая серьезная стычка происходит полчаса спустя. Японцы засели в здании банка на пересечении двух улиц. Лейтенант Моралес составил исключительно сложный план, по которому надо разбиться на группки. Сам он с тремя партизанами перебегает под укрытие большого фонтана в центре площади. Японцы немедленно открывают огонь. Примерно четверть часа Моралес и его люди прячутся за фонтаном, пока американский снаряд, описав идеальную параболу, не попадает точно в мраморную чашу. Это фугас, который не взорвется, пока во что-нибудь не ударит — например, как сейчас, в фонтан. Падре молится над Моралесом и его людьми с безопасного расстояния в сто ярдов. Ближе подходить незачем, поскольку от них все равно ничего не осталось.

Бобби Шафто единодушно выбирают новым командиром. Он ведет людей через площадь, не приближаясь к зданию на углу. Американская батарея старательно бьет по этому самому банку и уже разнесла пару соседних кварталов. «Пайпер Каб» выписывает в небе ленивые восьмерки, передавая по радио указания: «Почти в цель… чуть левее… нет, не так сильно… теперь чуть дальше».

Целый день уходит на то, чтобы преодолеть еще милю на север. Самое быстрое — выскочить на главную улицу и побежать, но чем дальше к северу, тем интенсивнее становится обстрел. Хуже того, стреляют в основном осколочными снарядами с радиолокационными взрывателями; они рвутся в нескольких метрах над землей, что значительно увеличивает радиус поражения. Взрыв в воздухе — как крона горящей кокосовой пальмы.

Шафто не хочет, чтобы их перебили, поэтому они перебегают от подворотни к подворотне и внимательно осматривают дома — не притаились ли за окнами японцы с винтовками. Когда такое случается, они отступают, считают окна и двери, прикидывают внутренний план дома, посылают разведчиков проверить разные линии видимости. Обычно выбить японцев из здания не так трудно, хотя времени требуется много.

После заката они залегают в наполовину выгоревшем доме и по очереди кемарят часа два. Ночью обстрел немного затихает, и они продвигаются дальше. Примерно к четырем утра Шафто приводит весь оставшийся отряд, девять человек включая падре, в Малате. На рассвете они добираются до улицы, где живут, или жили, Альтамира. Прямо на их глазах весь квартал, дом за домом, разрушают фугасы.

Никто не выбегает на улицу; в промежутках между взрывами не слышно криков и стонов. Квартал пуст.

Они врываются в забаррикадированную дверь аптеки, где укрылись последние оставшиеся жители — семидесятипятилетняя старуха и шестилетний мальчик. Японцы прошли через район дня два назад, в сторону Интрамуроса, сказала старуха; вытащили из зданий женщин и детей и погнали в одном направлении, мужчин и мальчиков старше определенного возраста увели в другом. Сама она вместе с внуком сумела спрятаться в шкафу.

Шафто и его взвод выходят на улицу, падре остается в аптеке сгладить кое-какие небесные шероховатости. Через несколько минут двоих убивает осколочным снарядом. Остальные отступают и напарываются на вышедших из-за угла японских мародеров. Происходит безумная перестрелка. Партизан больше, но половина из них в полной растерянности. Они привыкли к джунглям. Некоторые никогда, даже в мирное время, не были в городе и просто стоят разинув рот. Шафто отступается в дверной проем и начинает строчить из «томми». Японцы бросают гранаты, как шутихи, причиняя себе столько же вреда, сколько филиппинцам. Чудовищная неразбериха продолжается до тех пор, пока очередной снаряд не убивает нескольких японцев. Остальные настолько оглушены, что Шафто может выйти из укрытия и перестрелять их из кольта.

Двух раненых уносят в аптеку и оставляют там. Один убит. Остаются пятеро бойцов и все более занятой падре. Перестрелка вызвала очередной шквал осколочных снарядов, так что они до конца дня прячутся в подвале и пытаются хоть немного поспать.

Шафто практически не спит. На рассвете он принимает пару таблеток амфетамина, вкалывает немного морфия — только чтобы снять трясучку — и выводит отряд на улицу. Следующий район к северу зовется Эрмита. Здесь много гостиниц. За Эрмитой начинается парк Рисаля, на северном его краю вздымаются стены Интрамуроса. За Интрамуросом — река Пасиг, Макартур на другом ее берегу. Если сын Шафто и другие Альтамира еще живы, они должны быть где-то на этих двух милях между парком и фортом Сантьяго на ближнем берегу реки Пасиг.