«Взгляни на них с милосердием, — просила я, — и сделай так, чтобы часть твоего милосердия передалась ему».

Снаружи подножие храма омывало море. В гавань возвращались корабли.

Времени оставалось совсем немного.

Я спустилась с высокого крыльца храма и вернулась к мавзолею. Сейчас туда уже доносились громкие крики, топот копыт. За стенами города что-то произошло — что-то решающее!

Окликнув подвернувшегося под руку слугу, я послала его на Канопскую дорогу — выяснить, Что происходит. Он умчался со всех ног.

Крики раздавались все ближе, все громче, но на победные кличи они не походили. Просто крики, вопли, грохот копыт, топот ног.

Я остановилась в дверях мавзолея и решила, что не сдвинусь с места, пока не узнаю обо всем. Ждать пришлось недолго.

Посланный слуга, вспотевший и запыхавшийся, вернулся. Он смог заговорить, лишь немного отдышавшись.

— Там… разгром. Легионы разбиты… конница переметнулась к Октавиану.

Он скривился и изогнулся из-за судороги в боку.

— Легионы вступили в бой, но были разбиты? — уточнила я.

Паренек кивнул, по-прежнему держась за бок.

— А командующий Антоний. Он… он погиб?

Юноша покачал головой.

— Не знаю.

— Он вернулся в город?

— Не знаю. Думаю, нет: я не видел его среди возвращавшихся командиров. Одни простые солдаты.

Его дыхание оставалось хриплым.

Итак, Антоний погиб в сражении. Такой смерти он и желал.

Я хотела наградить паренька, но у меня не было ничего, кроме собственных украшений. Вынув из ушей жемчужные серьги, я сунула их ему в руку и зажмурилась, потому что все перед моими глазами пошло кругом, земля едва не ушла из-под ног. Вот как это бывает. Ничего торжественного, никаких прощальных слов, подчеркивающих значение момента. Лишь догадки, предположения, смятение.

«Он жив? Он умер? Я не знаю. Я не думаю».

О Антоний, разве ты не заслужил ничего лучшего, чем безвестность? Разве я не заслужила ничего лучшего, чем неведение? Если я даже не знаю, что с тобой стало, откуда мне почерпнуть отвагу, столь необходимую сейчас?

Он пал на поле брани? Незамеченным? Нет, это исключено — его тело опознали бы по знакам на доспехах. Но оно могло попасть в руки врагов. О нет, это слишком, мне этого не вынести.

Я была ошеломлена и потрясена, словно мы не предвидели такого и не готовились к этому. Ужас лишил меня способности двигаться и говорить. Вокруг царила паника, а я застыла, словно окаменела.

«Мавзолей», — теплилась единственная мысль.

Я должна укрыться там. Вернуться туда, к Мардиану, Ирас и Хармионе. Мне пришлось заставить себя повернуться, оставить позади солнечный свет и возвратиться в гробницу.

Я приказала закрыть внутренние двери. Правда, не главные, из каменных плит — те запечатывались раз и навсегда по завершении последнего обряда, — а дополнительные: прочную решетку из железа и дуба с надежными запорами. Ворваться внутрь враг сумел бы только с помощью тарана.

Несколько часов мы провели там, страдая от отсутствия точных сведений о событиях. Я убеждала себя, что именно недостаток сведений, а никак не малодушие или нерешительность удерживает меня от того, чтобы открыть крышку корзины.

Как долго они способны прожить в корзине? Мне говорили, что много дней. Они подолгу обходятся без пищи, лежат неподвижно, почти не дышат. Накт свое дело знает, мой приказ он выполнил четко. Он сказал, что это самые лучшие особи, пара любимцев Ипувера.

Но ведь мне еще так много надо узнать. Выдержат ли они? Не утратят ли смертоносной силы?

Что-то внутри меня яростно требовало отложить решающий момент, подождать и выяснить, что к чему. Куда спешить, почему я должна непременно умереть сегодня? Может быть, завтра днем или вечером… Сладчайшая Исида, только не сейчас!

Однако я быстро подавила постыдное восстание слабости против решимости и воли. Больше такого не повторится. Я склонилась к корзине и прислушалась, убеждая себя, что избавление у меня под рукой. Мне нужно лишь поднять крепкую крышку, сплетенную из соломы.

Решетчатые двери позволяли мне видеть и слышать, что город буквально наводнен войсками. Вступил ли Октавиан в Александрию? Его ли это солдаты?

Мы вскарабкались по лестнице на второй этаж, где имелся небольшой внутренний балкон. Оттуда открывался обзор получше: эта часть здания не была достроена, и балконные окна не успели забрать решетками.

С горечью взирала я на суматоху и панику, царившие в любимом городе. Сейчас он был беспомощен перед захватчиком. Ворота распахнули, горожане разбегались кто куда или прятались. А я, посвятившая жизнь своему городу, оказалась не в силах предотвратить эту трагедию. Все мои планы, союзы, жертвы, уловки смогли разве что оттянуть наступление этого часа.

Но почему я тяну? Зачем мне и дальше созерцать тягостное и постыдное зрелище? Почему не покончить со всем прямо сейчас?

В порыве решимости — смерть вдруг стала желанной — я отвернулась от окна и направилась к Хармионе и Ирас. Но тут Хармиона с окаменевшим лицом указала на что-то снаружи.

— Да, — ответила я, — это горестное зрелище. Но нам не стоит больше изводить себя.

Я потянула ее за руку.

— Госпожа, там… ты только посмотри, госпожа!

Хармиона указывала вдаль, на какую-то небольшую процессию.

По дороге, ведущей из дворца к мавзолею, двое солдат несли носилки с распростертым на них телом. За носилками следовала тесная группа сопровождающих.

Расстояние было велико, но я смогла разглядеть человека. Это был мужчина, окровавленный, но живой. В его членах я не заметила того особенного расслабления, свойственного мертвым телам.

— Друг мой! — простонал Мардиан. — Антоний!

Да, это был он. Несли ли его с поля боя? Желал ли он возлечь сегодня рядом со мной?

Так или иначе, я испытала огромное облегчение и вознесла благодарение Исиде за то, что не поторопилась. Если бы я собралась уйти несколько минут назад, мне бы уже не увидеть его живым.

Антоний пытался подняться на носилках, но сил не хватало: спереди его туника пропиталась кровью, стекавшей на носилки и пятнавшей землю. Доспехов на нем не было.

Один из сопровождающих направился к дверям, но я закричала, что не могу открыть их, иначе Октавиан получит возможность ворваться сюда и завладеть сокровищами. И спросила, не удастся использовать это окно?

Нам удалось зацепить веревки за недоделанный каменный карниз и сбросить вниз, чтобы привязать к ней носилки. Расстояние до земли было велико, и я не знала, хватит ли наших сил, чтобы втащить Антония наверх. Крупный и тяжелый, в нынешнем положении он никак не мог нам помочь.