– Зачем вам в Голландию? – удивился Бот. – Я живу в Милл-Вэлли.

Милл-Вэлли – это под Сан-Франциско, к северу, но в Милл-Вэлли Мохтар никогда не бывал. Милл-Вэлли – это в округе Марин, экзотическом и неведомом, хотя до Тендерлойна оттуда всего десять миль. Милл-Вэлли, зеленый и заросший, располагался в тени Тамалпаиса, вечнозеленой горы, что на две тысячи пятьсот футов вздымается над тихоокеанским побережьем. Дом Виллема и Кэтрин Бот стоял на извилистой дороге неподалеку от Миллер-авеню, одной из центральных улиц города, но от прочего мира как будто спрятался. Этот саманный дом – двухэтажный, увитый глицинией, бамбуком и дикими розами – словно перенесся сюда из Тосканы или Греции.

В тот первый день Мохтар приехал с Омаром. После лос-анджелесской конференции Мохтар позвонил Омару и рассказал, чем будет полезно в Йемене все то, что он, Мохтар, узнал о торговле кофе в Эфиопии. Омар заинтересовался. Тоже захотел познакомиться с Виллемом. И втроем они сидели перед домом за длинным крепким столом, как из итальянского кино, где несколько поколений жуют сыр и прошутто, а под ногами возятся малыши. Здесь, в крапчатом солнечном свете, Мохтар и Омар познакомились с Виллемом – человеком, рожденным для кофе.

Его отец Якоб был одним из первых европейцев, причастных ко второй кофейной волне, задолго до популяризации спешелти-кофе. В семидесятых, когда массовое производство понижало качество кофе, доступного широкому потребителю, Якоб Бот пытался подсадить голландцев на местную обжарку и варку по одной чашке. Он был региональным директором голландского обжарщика «Нётебом», и в детстве Виллем часто приходил в обжарочную, погружал руки в бочки зеленых зерен. Но параллельно Якоб мечтал выпускать и продавать домашние ростеры, чтобы люди сами обжаривали зерна у себя на кухне, чтобы научились ценить процесс. Он изобрел машину под названием «Золотой кофейный ящик» и поставил на нее все свои сбережения. Он продал дом и открыл гибридный бизнес – в съемном магазине клиентам рассказывали об отборных зернах, а в производственном цехе владелец собирал и продавал «Золотые кофейные ящики».

В семидесятых европейцы и американцы предпочитали есть и пить по-быстрому и задешево. Якоб хотел, чтобы люди сбросили темп, задумались о происхождении своих продуктов. Предприятие его, находившееся в провинции Утрехт, в городе Барн, грандиозных успехов не добилось, но доходов с продаж «Золотых кофейных ящиков» и кофе, который обжаривал Якоб, на жизнь хватало. Виллем помогал отцу с четырнадцати лет – и научился подбирать особые вкусовые оттенки для каждого клиента. Художественная натура, вероятно, предпочтет выраженный вкус кенийского кофе. Курильщику нужно покрепче – скажем, суматранские зерна. Пожилому клиенту подойдет, пожалуй, мягкий мексиканский марагоджип.

Бизнес был маленький, толп в магазине не бывало, и Якобу это нравилось. Так он успевал поболтать с клиентами, послушать их истории, подружить их с подходящим зерном. Его внимание к деталям, его страсть к мельчайшим фактам и нюансам кофе не знали границ. Виллем смотрел, как отец доводит импортеров до исступления, расспрашивая о происхождении зерен. Если зерна импортировались с Явы, Якоб желал выяснить, откуда именно, с какой плантации, на какой она высоте, как зовут фермеров. Как правило, импортеры были не в курсе.

Однако из года в год Якоб все сильнее уставал, все меньше занимался рутиной, и обжарку все чаще брал на себя Виллем. Якоб научил его тому, что знал сам, а у Виллема были и время, и оборудование, он экспериментировал и узнал столько всего, что после вуза пошел работать на американское отделение германского производителя ростеров «Пробат-Верке». Компания направила его в Калифорнию, и там он познакомился со своей будущей женой Кэтрин, уроженкой долины Напа. Со временем они переехали в Милл-Вэлли и открыли «Бот-кофе» – обжарочную и образовательное учреждение, где повышали квалификацию кофейные фермеры, обжарщики, ученые и прочие энтузиасты. Виллем консультировал, обучал фермеров и обжарщиков, и кофейные чемпионаты по всему миру, от Центральной Америки до Эфиопии и Папуа – Новой Гвинеи, наперебой зазывали его в жюри.

В тот первый день в Милл-Вэлли Виллем выдал Мохтару готовый план.

– Если ты это серьезно, – сказал Виллем, – тебе надо стать Q-грейдером. Потом поедешь на конференцию Американской ассоциации спешелти-кофе[12]. Это в Сиэтле. А потом поезжай в Йемен.

– Хорошо, – сказал Мохтар, уже прикидывая бюджет.

– Чтобы повысить качество йеменского кофе, – сказал Виллем, – надо разбираться, что хорошо, а что плохо. И, насколько я знаю, ты станешь первым Q-грейдером по арабике, который взаправду араб.

– Отлично, – сказал Мохтар, по-прежнему без понятия, что такое Q-грейдер. – А сколько стоит курс?

Курс стоил две тысячи долларов. Чтобы нанять Виллема консультантом, надо заплатить авансом пять тысяч. Парадокс не укрылся от Мохтара с Омаром: они, два йеменца, прямые наследники древних торговцев кофе, должны платить, чтобы кофейному делу их обучил голландец.

После встречи с Виллемом Мохтар и Омар сели по машинам, и Мохтар следом за Омаром проехал несколько миль на запад, до шоссе 1. Они остановились у развязки над Тихим океаном и прочли зухр. Когда поднялись, Мохтар сказал, что это слишком дорого. Он не может просить Омара. Омар и так одолжил три тысячи долларов, когда Мохтар потерял портфель. Однако Омар достал чековую книжку и выписал Мохтару чек на пять тысяч. «Открою тебе кредит» – так он выразился.

Ничего подобного с Мохтаром никогда не случалось. Его родные, а порой какой-нибудь начальник или учитель одобряли, если у Мохтара появлялась идея или даже план, но никто никогда в него не вкладывался. Мохтар в жизни не видал столько денег разом. Он взял чек, сел в машину, посмотрел, как уезжает Омар, и потом от обуревавших его чувств плакал в одиночестве до изнеможения.

Мохтар официально нанял Виллема и «Бот-кофе», но отношения их были не совсем официальными. Аванс в пять тысяч долларов – просто плата за входной билет, и, войдя, Мохтар поступил, как в «Голубой бутылке», – внедрился так тонко и полно, что спустя неделю половина сотрудников уже и не сказали бы наверняка, работает Мохтар у них или нет.