пенсию?» – озвучивая то же пренебрежительное отношение к деньгам, что звучало в ироничном отказе Уолтера от «большого жирного чека», которым Нед незадолго до этого махал перед Барли: «Не беспокойся о деньгах. Барли выше этого». Аналогичным образом, Лен Уиклоу (Дэвид Трелфолл), симпатичный молодой «мозг» Ми-6, с которым Барли способен установить связь, также пренебрежительно отзывается о финансовых мотивах, когда говорит Западному (словами, в книге принадлежащими Барли): «Россия на пике популярности в наши дни. Скажите парням с деньгами, что мы хотим составить какой-нибудь русский список, и они забросают нас деньгами». Если агенты ЦРУ очевидно выступают в повествовании в качестве парней с деньгами, то сам Барли выглядит неудачливым бизнесменом, имеющим проблемы с отделом продаж и выплатой зарплат, в то время как Данте, самый идеалистичный персонаж фильма, ранее соблазнившийся советскими деньгами, просит Барли передать доход от публикации его рукописи на «какие-нибудь достойные нужды».

Роль США как уродливой, эксплуататорской капиталистической нации выражена в фильме в гораздо большей степени, поскольку Стоппард устранил очевидное беспокойство автора книги по поводу того, что постсоветская Россия движется в том же направлении. Одна из наиболее красноречивых сцен в романе – когда Барли присоединяется к Уиклоу и Хенцигеру в частном ресторане в Москве, где

вокруг них сидела та Россия, которую дремлющий в Барли пуританин ненавидел уже давно, хотя никогда прежде не видел: не слишком маскирующиеся царьки подпольной капиталистической экономики, промышленные нувориши и любители красивой жизни, жирные партийные котики и рэкетиры. От их сверкающих драгоценностями женщин разило западными духами и русскими дезодорантами; официанты млели у наиболее богатых столиков [Ле Карре 1990: 216].

Хотя такие сцены, как ланч Барли с Катей в ресторане и, ближе к финалу, вечеринка по поводу публикации легко могли бы послужить поводом для подобной антикапиталистической критики, авторы фильма обошлись без этого, зато посчитали целесообразным включить воспоминания дяди Матвея (Николай Пастухов) об обороне Ленинграда, подразумевающие напоминание о храбрости русских и их союзе с Западом во Вторую мировую войну. Худшим признаком негативного влияния капитализма на российскую жизнь служит краткий диалог между Барли и сомнительного вида ленинградским юнцом, заявляющим, что готов купить все, что может продать западный человек, будь то «сигареты, виски, наркотики [или] валюта».

Сценарий не только делает своей мишенью американский капитализм, но и наделяет его высокомерием, вульгарным языком, антисоциалистической паранойей и безразличием к культуре. Еще до наступления того момента, когда Расселл официально возглавит операцию, он уже свободно отдает приказы и критикует, комментируя записанные на пленку разговоры Барли и Кати: «Я в своей жизни никогда не слышал такой ерунды. Барли не сказал Кате ни о чем, кроме этой чертовой Греты Гарбо. А Данте лучше бы уже начал испражняться, или пускай отходит от горшка». Он столь же высокомерен и, как сухо отмечает Нед, «копрологичен», когда в ответ на озабоченность Неда по поводу списка вопросов сообщает своему британскому коллеге: «[Если Данте позвонит, как и договаривались], ты заткнешься, мать твою? Или держись подальше от моей операции!» По сравнению с английской сдержанностью, а также грамотностью Данте и Барли, язык американцев выглядит особенно грубым и резким. Более того, когда Расселл несколько раз признает успех британской команды своей излюбленной фразой «Отдаю должное, Нед!», это выглядит как пустое признание проигрыша в соревновании, а не как благородный поступок, который Барли мог бы приравнять к порядочности.

Но наилучшим образом демонстрирует американскую глупость встреча Расселла и Куинна с Барли. Напыщенные расспросы Расселла о любви Барли к России и его последующее торгашеское сравнение информации Данте с выставленной на продажу картиной Пикассо, которая может оказаться подделкой, приводят к тому, что издатель теряет терпение и произносит на скорую руку придуманную для американцев идиому: «Это не мой Пикассо, Расселл, [и] мне плевать, покупаете вы его или нет». Чем дальше, тем хуже: карикатурный полковник Куинн, которого сам Расселл называет «военщиной от задницы до головы», с двумя своими подчиненными допрашивают Барли о его отношении к таким предположительно подрывным членам общества, как гомосексуалисты[119], либералы, анархисты, диссиденты и миротворцы. Из вопроса о «либеральном бэкграунде» Барли становится известно, что его отец симпатизировал коммунистам. Конечно, эта информация могла легко раскрыться и на британском допросе, но она сообщается именно здесь, чтобы подчеркнуть паранойю американцев[120]. Следующий, еще более маккартистский вопрос – об именах знакомых музыкантов, которых Барли мог бы посчитать склонными к анархистским идеям. Его ответ («Да, был такой тромбонист. Его звали Уилфред Бейкер. Единственный джазовый музыкант, о котором я помню, что он был полностью свободен от анархистских идей»), выглядит как образчик псевдосотрудничества и вызывает улыбки у команды Ми-6 по отношению к их союзникам, занятым охотой на ведьм. В конце концов на вопрос о том, осуждает ли он английскую общественную систему, Барли иронично отвечает: «Абсолютно. Мне подавай Америку». Затем он закрывает дальнейший допрос, подтверждая, что посещает Россию чаще, чем Америку, «потому что предпочитает Россию. Она так же коррумпирована, как Америка, но там меньше дерьма». После описанной сессии и последующего теста на детекторе лжи Нед радостно сообщает Барли, что он одобрен для выполнения миссии, а Барли в ответ не может удержаться и награждает Неда ироничным ответом: его «Троекратное ура нашей команде!» как будто иронизирует по поводу спортивных игр в школе, где учился Нед, и в то же время как бы указывает на границы англо-американского сотрудничества.

Ассоциируя в негативном ключе музыку с анархией, параноидальные филистеры-американцы фактически формулируют тематическую связь, закодированную в положительном смысле во всей остальной части повествования. Как и в «Такси-блюзе» П. С. Лунгина, вышедшем в тот же год, джаз в «Русском отделе» не только символизирует ниспровержение идолов и дух свободы (если не анархию) главного героя по отношению к любым системам, но также становится культурным мостом между Западом и Востоком. В Переделкино импровизированная джазовая мелодия, в которой Барли руководит своими компаньонами, играя на расческе, в то время как остальные стучат по бутылкам, хлопают, бьют по крышкам от банок, венчает крепкое товарищество группы. И демонстрация его техники игры на расческе при воспоминании об этом эпизоде заставляет оттаять британских следователей. Затем в Ленинграде Данте замечает в разговоре с Барли, что «новая революция начнется [не выстрелами, а] Иоганном Себастьяном Бахом или каким-нибудь джазом, который вы так хорошо играете. Или Сидни Беше»[121]. В фильме Барли также играет на своем саксофоне – сначала в лондонском клубе, а затем еще раз ближе к финалу, в России, на вечеринке по случаю публикации, после того как