Мы подошли ко входу в пещеру и остановились, пораженные: внутри горели свечи!

– Ну вот и нашли его с Божьей помощью, – удовлетворенно сказал старец.

– Не спешите, отец! Вы уверены, что там Гойко? спросил я.

– Уверен! – ответил он. – Кто бы другой мог быть, если не он?

И старый иеромонах закричал:

– Гойко, выходи!

Но ответом было только эхо, разносившееся над скалами. Тот повторил:

– Парень, я, твой настоятель, велю тебе, выходи!

В ответ опять ничего.

Видели ли мы его? Нет. Из-за света свечей в темноте пещеры мы не могли его видеть. Меня обуяли сомнения, и я сказал старику:

– Отец, если бы Гойко был внутри, он бы отозвался.

– Он бывает иногда упрямым, – ответил старик, начиная беспокоиться.

Мы решили зайти в пещеру. Впереди шел старец, я за ним. Слева у стены слышалось, как бьет родник и ручьем вытекает из пещеры. Свечи горели в тридцати шагах от входа, что не давало разглядеть внутренность пещеры. Мы приблизились к свечам и остановились, потрясенные: три свечи были вставлены в человеческие черепа. В полумраке при слабом свете свечей мы все еще никого не могли видеть.

– Отец, видите, его нет, – шепнул я старику на ухо.

– Кто же тогда зажег эти три свечи? – вопросил он. – Зайди глубже и поищи!

Как только я вышел из круга света от свечей, я увидел лежащего человека. И произнес:

– Отец, здесь кто-то лежит!

Старец приблизился и, полон радости, сказал:

– Разве ты не видишь, брат Йован, что это наш Гойко?

Действительно, это был молодой послушник. Он лежал на спине, подложив под голову камень, а на груди его покоился череп взрослого человека, в отличие от предыдущих трех, которые скорее были детскими. В черепе уже погасла свеча, а молодой человек спал глубоким сном.

– Гойко! – воскликнул старик.

– Не так громко, отец! Он может перепугаться со сна и убежать.

Мы легонько его потрясли, юноша открыл глаза и воззрился на нас в недоумении.

– Что ты здесь делаешь?! – сурово спросил его старец.

Тот встал и лишь пожал плечами. Затем присел на камень и потер глаза.

– Подождем, пока он придет в себя, – предложил я.

Через несколько минут юноша нам все рассказал. Он спал вместе с нами в пещере Турчиновац и увидел во сне святую Петку, которая велела ему немедленно встать и идти в ту пещеру, где находятся черепа матери и трех ее детей, погибших давным-давно. Велела каждому из них зажечь свечу, а череп несчастной матери положить себе на грудь. То, что затем он увидит во сне, определит его дальнейшую судьбу.

Когда послушник закончил свой рассказ, иеромонах спросил его:

– И что же тебе приснилось, скажи нам, Гойко?

– Не смею вам сказать, – ответил тот в смущении.

– Почему не смеешь? Неужели что-то срамное? воскликнул старец.

– Нет, но мне неудобно вам сказать.

– Тогда я как твой настоятель велю тебе сказать! рассердился старец.

И Гойко, наконец, рассказал:

– Мне приснился чудный сон. Будто бы на большом церковном собрании перед каким-то храмом собралось много народа и священства, чтобы избрать главу нашей православной церкви.

– Не хочешь ли сказать, что во сне избрали тебя? спросил его иеромонах.

– Да, – тихим голосом отвечал Гойко, – именно это мне и приснилось. Когда все епископы проголосовали, голоса пересчитали, оказалось, что я получил больше всех.

– Ха, ха, ха! – рассмеялся иеромонах Пахомий. Что ты говоришь!

– И меня провозгласили патриархом, – продолжал молодой Гойко.

– Ты – патриарх! Эх, Гойко-Гойко! – снова рассмеялся настоятель. – Не спорю, ты почтителен, набожен, один из лучших послушников, которых я знаю. Но все же ты не годишься в патриархи. Ты слишком скромный и недостаточно настойчивый.

– Отец, это всего лишь сон. Знаю, что ничего подобного никогда не произойдет, – добавил смущенно молодой послушник.

– Впрочем, кто знает… Одному Господу известно, что нас ожидает. Дай Бог, чтобы сон твой сбылся, я буду гордиться, что был твоим наставником. Хотя вряд ли я доживу, – продолжал иеромонах смиренно. – А откуда ты взял свечи?

– Я всегда ношу их с собой, – ответил юноша.

Итак, дорогой мой доктор, вы знаете, что давний сон сбылся. То, что казалось невозможным отцу Пахомию летней ночью в 1943 году, осуществилось спустя пятьдесят лет: молодой Гойко Стойчевич стал нашим патриархом Павлом! Насколько я помню, он был избран два года назад, уже оставив к тому времени глубокий след в истории сербской церкви. А если Бог даст ему пожить, сделает еще больше для своего многострадального народа. Если бы иеромонах Пахомий дожил до наших дней, он бы мог гордиться бывшим послушником своего монастыря Святой Троицы.

Нет, доктор! Такой возможности мне больше не представилось. Из-за сплетения событий, которые произошли со мной через год после нашего путешествия в пещеры, я больше никогда не видел своего тогдашнего знакомца, а ныне Патриарха Сербского. Простите, я ошибся, старческая сенильность делает свое: по его настоянию мы встретились в 1947 году у церкви в Прилипаце возле Пожеги. Но об этом я расскажу позднее.

Четыре черепа из пещеры Саввина Вода мы взяли с собой, чтобы положить их в крипту монастыря Святой Троицы. Надеясь, что вражеский набег закончился, мы отправились к монастырю. Когда мы проходили через Дучаловичи, мы оказались рядом с домом Боривоя Пантелича, и я сказал отцу Пахомию:

– Это дом женщины, которая нас предупредила о болгарских солдатах.

– Я хочу поблагодарить добрую женщину, зайдем к ней.

Мы так и сделали. Загорка склонилась над люлькой своей дочурки. Отец Пахомий благословил мать и дитя, оставив золотую монету в колыбельке. И пожелал счастья маленькой Даре, когда она вырастет.

Молодой Гойко тогда взял на руки девочку. А она смотрит ему прямо в глаза.

– Ребенок принимает тебя как родного, будешь хорошим отцом, – сказала Загорка.

– Он пока еще не монах, только послушник, – проговорил отец Пахомий. – Если не станет монахом, может стать хорошим отцом.

Гойко на это только усмехнулся. Когда мы уходили, маленькая Дара расплакалась, и иеромонах пошутил:

– Не хочет с Гойко расставаться.

Когда мы вернулись в монастырь, там нас ожидали ужасные новости. Накануне болгары окружили монастырь и, ворвавшись внутрь, совершили невиданные преступления. Те, кто остался жив, рассказали нам, что сначала солдаты устроили обыск, все перевернули, затем испортили или уничтожили драгоценные предметы, которые монахи использовали для богослужения: иконы, кресты, сосуды. Некоторые книги столетней давности забрали с собой.