Пока мы шли от парковки, Дерек умудрился рассказать мне о своих новых проектах, о том, какой успех был у недавно организованной им выставки примитивистов, и даже процитировал рецензию из «Chicago Sun-Times» – с такими отточенными интонациями, будто все эти дни цитировал её по меньшей мере два раза перед завтраком и один раз после ужина. И ведь опять получилось, что он всё это не просто рассказывал, а как бы невзначай упоминал, задавая очередной вопрос. Даже не знаю, как долго я смог бы изображать улыбку и хоть что-то отвечать Дереку, но, когда мы зашли в дом, выяснилось, что бабушку Эшли увезли в больницу, и настроение у всех упало.

Они с профессором Джей расстались ещё после того случая в детстве Эш и с тех пор не обменялись ни словом. Профессора на общие семейные праздники никогда не приглашали, но я почему-то боялся, что увижу в доме какие-нибудь фотографии, где профессор будет молодым и улыбающимся. Знал, что тогда по-настоящему его возненавижу и, наверное, даже не смогу нормально общаться с мамой Эшли, которая вот так взяла и простила своего отца, но фотографий профессора я не заметил, а мама Эшли оказалась приятной худенькой женщиной, и я подумал, что Эшли в пятьдесят будет точно так же приятной и худенькой, и что будет носить такие же забавные брюки с вязаными тесёмками на поясе, и что на кухне у неё тоже будут стоять разноцветные банки для приправ, и мне это очень понравилось. Вообще я был не против получше узнать маму Эшли да и остальных её родственников, которых в доме оказалось не меньше двадцати, но никакого общения не получилось.

Посовещавшись, почти все решили отложить застолье и навестить бабушку Эшли. Она и раньше попадала в больницу, но в этот раз всё выглядело серьёзно. Эшли, её маму, дядю и совсем ещё маленького двоюродного брата Дерек уместил в свой «Buick», остальным пришлось вызвать такси. При этом у Дерека был такой сосредоточенный вид и он так сердечно поддержал идею немедленно выехать в больницу, что мне захотелось его пнуть, хотя я не мог не признать, что он делает всё правильно.

В доме, не считая меня, осталось пять человек, из которых я по имени знал только Сэма – ещё одного двоюродного брата Эшли. Кроме того, с нами была двоюродная бабушка Эшли, которая почти не вставала с инвалидного кресла, однако оказалась довольно живой и разговорчивой, а в больницу не поехала лишь из-за усталости после перелёта из Алабамы. За ней и за сыном осталась присматривать мама Сэма, хотя Сэму было уже пятнадцать и в присмотре он явно не нуждался. Ещё в доме были две женщины, но я даже толком не понял, кому и кем они приходятся.

Мы надеялись, что к вечеру все вернутся, но вскоре позвонила мама Эшли – сказала, что они проведут в больнице всю ночь. Мы нехотя приступили к еде, но вместе просидели недолго, так как говорить нам было не о чем, да и от праздничного настроения не осталось и следа. Постепенно все разошлись по разным комнатам, и в доме стало совсем тихо – было хорошо слышно, как шумят и веселятся соседи.

Я остался в зале на первом этаже. Вообще я хотел зайти в комнату Эшли, посмотреть, как там всё обставлено, но выяснилось, что с тех пор, как Эшли переехала к Дереку, её комнату переделали в гостевую. Я всё равно туда зашёл, вот только ничего интересного там не обнаружил. А ещё Сэм сказал, что у Дерека крутая двухэтажная квартира, и что у них с Эшли всё хорошо, и что мама Эшли за них счастлива. И мне стало совсем паршиво.

Мы с Сэмом остались одни, и он предложил смотреть телевизор, а потом принёс целую стопку дисков. Я поставил перед собой тыквенный пирог и вспомнил про Мэкси. Зачем-то рассказал Сэму о том, как дважды застукал Мэкси в кровати и как в нашей комнате всегда пахнет по́том и ванилью. Мне просто хотелось отвлечься и не думать об Эшли, а Сэм уже был достаточно взрослым, чтобы слушать такие истории. Правда, Сэму моя история не понравилась. Он резонно заметил, что это всё мерзко, я с ним согласился, и мы даже подружились. Не то чтобы мы стали друзьями, но поняли, что готовы провести вместе ещё пару часов, а быть может, и всю ночь – пока из больницы не вернутся Дерек с Эшли и все остальные.

Сэм погасил общий свет, включил торшер, облепленный старыми наклейками с Человеком-пауком, и поставил первый фильм, а я ещё до того, как появилось название, съел полпирога. К середине фильма я съел и вторую половину. Сэма это впечатлило, потому что сам он тыквенные пироги не выносил, да и съеденный мною пирог был довольно-таки большим. Я сказал Сэму, что готов съесть ещё один, но не хочу, чтобы его родственники потом рассказывали, как к ним на День благодарения завалился студент из России и как он жадно поедал тыквенные пироги, пока все сидели с бабушкой в больнице. Это была чистая правда, но Сэм сказал, что это забавно и что я классный. В данном случае это, пожалуй, была наивысшая похвала из всех, что я мог заслужить. Мне даже захотелось сделать или сказать что-нибудь ещё, не менее забавное, чтобы Сэм окончательно убедился в том, что я действительно классный, но ничего такого не придумалось, и дальше мы смотрели фильм молча.

Один раз я встал с дивана и вышел размяться на задний двор. Было уже темно, и меня порядком напугала промелькнувшая тень. Выяснилось, что это енот. И он был какой-то хамоватый, потому что совсем не испугался, когда я притопнул, а потом и шикнул на него. Енот бегал возле мусорного бака и несколько раз приближался ко мне. Я не знал, кусаются ли еноты, но решил, что не хочу это выяснять, и больше во двор не выходил.

Когда закончился первый фильм, Сэм сразу поставил второй, и это был какой-то триллер, и там много стреляли, играла тревожная музыка, но я всё равно уснул. Лежал на диване, прикрывшись пледом, вдыхал такой уютный, домашний запах старой подушки и представлял, что лежу вместе с Эш, слышу, как пахнут её волосы. Это было довольно странно, в таком точно не признаются вслух, но мне было всё равно, а потом я уснул. И мне в самом деле снилась Эшли. Ничего особенного во сне не было, но мне хватило и того, что она стояла рядом и можно было смотреть, как от смеха подрагивает кончик её носа. Потом Эшли куда-то пропала, и я проснулся. Увидел, что по экрану бегут титры под неизменно тревожную музыку. Должно быть, концовка фильма оказалась напряжённой, и там погибло много людей. Так или иначе, Сэм тоже уснул – свернулся в кресле, а голову положил на подлокотник, и выглядело это не очень удобно, но Сэм точно спал, и, кажется, крепко.

Я нехотя оглядел праздничный стол. Там были самые разные пироги, не только тыквенные, но в итоге я открыл банку арахисового масла. Сменил диск в проигрывателе и сел обратно на диван. По первым же кадрам стало ясно, что это комедия и, кажется, по-своему смешная, но я смотрел на неё в каком-то сонном отупении и даже не сразу понял, что арахисовое масло, которое я ел ложкой, без хлеба, оказалось отвратительным. Поставил банку на стол и ещё долго ворочал языком, будто это могло избавить меня от дымного привкуса.

Встал, чтобы проветриться, и только у двери вспомнил про енота. Тихо выругался. Долго смотрел в окно, пытаясь понять, ушёл он или по-прежнему возится возле мусорных баков. Решил не рисковать. Вернулся на диван.

Уныло смотрел на мельтешение чего-то смешного на экране, силился вспомнить, в каком фильме уже видел одну из актрис. Вспомнил, обрадовался и тут же понял, что думал совсем о другой актрисе, а эта только похожа, и то не очень. Потом пытался вспомнить название само́й комедии. В какой-то момент отвернулся от телевизора и стал осматривать зал с его искусственным камином, тёмными картинами, судя по всему нарисованными Эш, а может, и просто купленными на распродаже за пять долларов штука, искусственными цветами в горшках и праздничными украшениями с надписью «Wishing you a harvest of good health»…[8]