— Ермилка, спасибо тебе…

— Да чего там «спасибо», я вас легко отыскал!.. Но почему они хотели вас убить? — В голосе Ермилки зазвенело нетерпение.

— А они правда нас не догонят? — запоздало испугался Зорко.

— Нет же! А почему…

— Хочешь знать, почему они такие? — сказал Лён. И вдруг понял, что сейчас заплачет. — Мы узнали про них столько всего… сразу и не расскажешь… Они — это все равно, что фабрика смерти. Чтобы люди всегда убивали друг друга… Понимаешь?

— Не-а… — сказал невидимка. — А зачем?

— Потому что они не могут без войны! И все, кто убиты на этой войне — из-за них! С обеих сторон!

Лён вдруг понял, что кричит. И что все еще держит ладонь на голове Ермилки и машинально сжал его волосы в горсть. Голова невидимки дернулась и освободилась. И стало тихо (только в дыхании Зорко были всхлипы, так легкие освобождались от остатков газа).

А воздух уже не казался свежим, как недавно. В нем стоял запах ржавчины и сырых камней.

Ермилка выключил фонарик и шепотом сказал в темноте:

— А если ни с какой стороны? То есть непонятно с какой… Тоже виноваты они?

— Ты про что? — так же тихо спросил Лён.

— Про теплоход «Константин»…

— Конечно, — сказал Лён.

— Мы хотели их взорвать, — выдохнул во мраке Зорко. — Мы уже совсем… потому что было все равно… А теперь мы должны выбраться и всем рассказать. Ты покажешь выход?

Маленький невидимка молчал.

— Ты покажешь выход? — повторил Зоркин вопрос Лён. И стало очень-очень тревожно.

— А как вы хотели их взорвать? — спросил Ермилка. Изменившимся голосом. И будто издалека.

— Спичкой! — Зорко уже совсем оттаял от страха. — Она у меня оказалась в кармане. О подошву чирк — и…

— Какой спичкой? — И вспыхнул фонарик. — Покажите.

— Вот… — Лён достал спичку из кармана.

— Дай мне! — спичка вырвалась из его пальцев и повисла рядом с фонариком.

— Вы уйдете, а я прыгну туда! И чиркну…

Лён среагировал моментально. Зажмурился и на ощупь ухватил Ермилку за локоть и за плечо.

— Рехнулся?! Дурак!..

Ермилка не стал вырываться. Засмеялся. Каким-то механическим смехом.

— Не бойтесь. Невидимки не умирают.

— Я тебе покажу «не умирают»! Сумасшедший!

— Да правда же! Я уже несколько раз пробовал! И в стогу горел и прыгал с подъемного крана в порту…

— Зачем? — шепотом спросил Зорко.

— Ну… так получалось. Это даже почти не больно. Это… — он хихикнул, — не больнее Динкиных шлепков.

— Тебя разнесет на атомы, — уверенно сказал Лён.

— Ну да, — снисходительно согласился мальчик-невидимка. — И т е х к т о з д е с ь, тоже разнесет. Но их — навсегда, а мои атомы потом опять склеятся. Так уже бывало… Вы не бойтесь.

Зорко неуверенно спросил:

— А долго они будут склеиваться? Твои атомы…

— Не очень… А если бы и долго! У меня знаете сколько времени!

— Сколько? — машинально спросил Лён. И открыл глаза. И был уверен, что сейчас увидит перед собой взъерошенного рыжего пацаненка — Ермилку. Но не было никого — только фонарик. И спичка рядом с ним. Лён опустил руки.

А невидимый Ермилка повторил:

— Сколько у меня времени? У-у… Пока Динка не сделается большая. А когда сделается…

— Тогда что? — нетерпеливо перебил Зорко.

— Тогда я перестану быть невидимкой. И попрошу, чтобы… чтобы она стала моей мамой. — Фонарик помигал, словно вместе с Ермилкой застеснялся своего признания.

— Ой! — вдруг весело спохватился Ермилка. — А чиркать-то об чего? Я же босой. Зорко, оставь мне сандаль!

Зорко, словно завороженный, снял сандалию. Она попрыгала по полу — Ермилка надел ее.

— Великовата. Ну, не беда, затяну ремешок… Теперь идите.

— Куда? — спросил Лён. Он опять был как во сне.

— Прямо по коридору. Это долго… Но в конце будет щель, вы в нее пролезете. А дальше будет дорога. Вы по ней идите, а я вас догоню… А если не догоню, идите пять километров, до поворота на Приморский тракт, а там уж — куда хотите. А раньше никуда не сворачивайте, иначе будет беда… Возьмите фонарик…

— А ты как без него? — растерянно сказал Лён.

— Ха! Невидимки видят в темноте, как на солнце… Не надо прощаться, это плохая примета. Идите…

Зорко и Лён пошли. В какой-то сумрачной завороженности. Желтый круг света выхватывал перед ними из тьмы бетонные плиты.

Так они двигались минут пять. А может, десять. Или час…

Зорко вдруг остановился, снял вторую сандалию, аккуратно поставил на бетон. Молча шагнул дальше. В этот миг потянуло свежим воздухом. Наверно, из близкого выхода. Лён стал на месте как от толчка. Зорко тоже. Лён посветил назад. Луч выхватил на бетоне одинокую сандалию. Зорко и Лён очнулись. Разом!

— Он же взорвется по правде! Навсегда! — Зорко бросился назад. Лён догнал его. Но пробежали они лишь чуть-чуть. Окружавший их бетон дрогнул, все качнулось. С гулом.

Гул был не сильный. Но такой тугой, словно с орбиты сошел весь земной шар.

Потом плиты сдвинулись, просели, сверху посыпалось. Бетонный потолок приблизился, заставил встать на четвереньки. Фонарик погас и потерялся. Впереди почему-то оказались скрестившиеся балки. Они… они были видны! Потому что из-за них сочился отраженный от бетона свет.

— Зорко, ты живой?

— Наверно…

— Лезем…

Через балки, арматуру и обломки плит, сквозь цементную пыль и потоки песка, что обрушивались на головы и плечи, они долго выбирались к свету.

Выбрались. В царапинах, со звоном в ушах, перемазанные. Но живые. Даже не покалеченные.

Было утро… Странно. Лёну казалось, что по времени еще середина ночи. Но подумал он об этом мельком. Главная забота — о Зорко:

— Ты правда целый?

— Ага… А ты?

Лён встал с четверенек. Зорко тоже.

Они были на пологом склоне, в зарослях дубняка. Сквозь листья били лучи, на траве горели капли. И пахло лесной свежестью.

Но еще пахло развороченной землей — словно бедой.

Лён оглянулся. Зорко тоже оглянулся. Позади них дубняк был вырван и раскидан. Громоздились песчаные груды, из них торчали балки. Одна балка — толстенная, как шкаф — валялась на песке. А поперек нее лежал навзничь голый мальчишка. С откинутой головой и отброшенными назад руками. С тонкими, проступившими под кожей ребрами. Совсем незагорелый…