В начале нашей прогулки воздух был чист и ясен, но как только центр города остался позади и мы подошли к мосту через реку, по берегам которой возвышались башни фабричных труб, воздух сгустился. Клубы плотного угольно-черного дыма поднимались над двумя громадными фабричными зданиями — владениями Эдварда Перси и мистера Сиднема — и медленно заволакивали небо над столицей.

— Курительная трубка Эдварда, — задрав голову вверх, сказал Уильям, проходя мимо цилиндрической трубы, взлетевшей на три сотни футов в небо. За мостом мы вышли на широкую дорогу и лишь тут в полной мере ощутили прелесть погожего июньского утра.

Перед нами раскинулась ширь Олимпианской долины; молочно-белая дорога, извиваясь, бежала меж тучных пастбищ и волнующихся лесов. Мое сердце возликовало при виде мягкой линии холмов, спускавшихся к реке — великой реке, что с неумолчным гулом дальних морей несла свои широкие тихие воды среди райской зелени лугов. Мы подошли к воротам Хартфорд-Парка. Отсюда хорошо просматривался дом. Буки, что росли вдоль аллеи, вздымали высоко над дамбой серебристые кроны. Каждые пять минут мимо нас проезжали богатые экипажи, проносились величественные всадники на благородных скакунах.

Почти полчаса мы гуляли в молчании. Внезапно сэр Уильям воскликнул:

— Смотрите, Тауншенд, какая красотка!

— Где?

Он указал на юную даму, восседавшую на маленьком горячем пони. Даму сопровождал верховой слуга. Летящие пурпурные одежды мягко окутывали прелестные округлые формы, подчеркивая изящество посадки и плавность движений. Я не сразу разглядел лицо — мешали длинные локоны и вуаль, — но вот обворожительная наездница обернулась и я узрел тонкий профиль, ясный взгляд и божественно прекрасные черты. А ведь я ее знаю!

— Знакомое лицо, — заявил я. — Я видел ее вчера у витрины модной лавки перед гостиницей «Стэнклиф».

Ибо то была вчерашняя прелестница, которой я любовался из окна.

— И я знаю, — отвечал баронет. — Это мисс Мур, дочь знаменитого адвоката.

— Неужели? Джейн — прекрасная ангрийка!

Возможно, читатель еще не забыл портрет юной леди, которую я живописал, сравнивая прелести восточных и западных женщин.

— Я видел ее прошлой осенью на музыкальном празднике в соборе Заморны, — продолжил сэр Уильям. — Помните, что писали тогда газеты?

— Едва ли.

— Будто бы она очаровала его величество, который учредил в ее честь титул Роза Заморны.

— Это правда?

— Как сказать. Его величество глазел на мисс Мур, как и все прочие, ибо невозможно было оторвать взгляд от ее великолепной фигуры в белом атласном платье и белоснежного страусового пера в волосах. Доподлинно известно, что он спросил ее имя и, получив ответ, воскликнул: «Клянусь Богом, вот истинная Роза Заморны! Остальные женщины ей в подметки не годятся!» Вот и все. Вряд ли он хоть раз вспомнил о ней впоследствии. Она не в его вкусе.

— Рассмотреть бы ее поближе, — сказал я. — Э-эх, кажется, я влюбился!

— И я, — вздохнул Перси. — По уши! В жизни не встречал такой превосходной наездницы! Какая грация, какой норов! Кажется, она завернула за поворот. Увы, мое солнце закатилось! А ваше, Тауншенд?

— И мое. Но почему бы нам не последовать за ней, полковник? Где она живет?

— Неподалеку отсюда. Думаю, это можно провернуть, хоть я ей и не представлен, да и вы, полагаю, тоже.

— К прискорбию, да.

— Отягощены ли вы излишней застенчивостью? В таком случае спрячьте ее в жилетный карман и застегните пуговицы на сюртуке. Ну что, приятель, избавились от этой обузы?

— Вполне.

— Тогда вперед. Ее отец в отъезде, на сессии суда присяжных. Что мешает двум элегантным джентльменам нанести визит этому почтенному господину — поговорить о закладной на имение друга или собственное, обсудить иск о наследстве богатого дядюшки? Лакей скажет, что хозяина нет дома, однако поручение, которое мы хотим оставить батюшке мисс Мур (кстати, матушки у нее нет), невозможно доверить слугам, оно должно быть передано лично дочери известного адвоката. Понимаете, к чему я клоню?

Я приложил большой палец к носу, и мы ускорили шаг.

Дом мистера Мура стоял на землях лорда Хартфорда, а сам адвокат имел репутацию одного из его подпевал. Человек не без способностей, по слухам, мистер Мур не был обременен принципами, посему при нынешнем составе выборщиков и собственном немалом состоянии мог когда-нибудь претендовать на должность мэра. И тогда поддержка лорда Хартфорда оказалась бы нелишней.

— Войдем здесь, — сказал Перси, остановившись у зеленой калитки, за которой буйствовали заросли ракитника и ласкала глаз ровная, словно бархат, лужайка. Белые стены виллы утопали в цветущем кустарнике, тропинка вилась между розарием и широким каретным въездом.

В такой час (было около полудня) всякий путник стремится в тень и прохладу — вилла выглядела даже заманчивее просторного поместья и величественного дворца, на фоне которых она разместилась со скромным изяществом.

Сэр Уильям постучался. Дверь открыл лакей.

— Дома ли мистер Мур?

— Нет, сэр. Хозяин уехал на прошлой неделе.

Сэр Уильям изобразил разочарование и, обернувшись ко мне, прошептал несколько слов. Затем обратился к лакею:

— В таком случае дома ли мисс Мур?

— Дома, сэр.

— Будьте любезны, передайте ей, что мистер Кларк и мистер Гардинер желают видеть ее по неотложному делу.

Слуга поклонился и, вежливо пригласив нас войти, приоткрыл дверь в небольшую, со вкусом обставленную гостиную.

Легкий ветерок, влетавший в единственное широкое окно, смягчал томную полуденную жару. Это окно и диван с белыми подушками в глубокой нише прямо под ним манили разомлевших на солнце путников. Муслиновые занавески на окне трепетали.

Обосновавшись в сей тихой гавани, мы откинулись на подоконник, вдыхая нежный аромат жасмина.

— Это гостиная мисс Мур, — промолвил сэр Уильям, показав на рабочий столик, где лежали ножницы, наперсток и кружево, затем — на кабинетный рояль с открытыми нотами на пюпитре.

— Обожаю исследовать дамские будуары, особенно когда хозяйка ненадолго отлучилась, — добавил полковник и привстал с дивана, намереваясь стянуть что-нибудь с рабочего столика, но голос в коридоре спугнул его. Перед нами беззвучно, словно видение, предстала мисс Мур. Перси отпрянул от столика, и хозяйка дома вошла в гостиную.

Перед тем как заговорить, полковник некоторое время не сводил с нее глаз. Казалось, мисс Мур светится изнутри. Во всем ее облике было что-то лучезарное — не карие очи Запада, не ровные дуги бровей, не романтический взор или пышные темные локоны, а просто девушка в белом, статная и очень высокая.

Она успела переменить амазонку на обычное платье и снять шляпку; золотистые локоны (учти, читатель, я пишу «золотистые» исключительно из вежливости[22]) нежно оттеняли самую белоснежную шейку в Ангрии. Кожа светилась здоровьем. Между розовыми губками, словно жемчуг, сверкали ровные зубы, нос поражал благородством формы, а в глазах сияло подлинное чувство. Без сомнения, именно гармония всех черт — сочетание цветущей молодости и пышной фигуры — составляла главную прелесть мисс Мур.