Когда надоедало дома, я уходила в оранжерею и упоенно откапывала в ней то, что еще может пригодиться по жизни, и среди сорняков и прочих дикорастущих, находила много интересного: от полезных домашних травок до интересных магических. Вопрос с соседями носорог действительно уладил. Уж как — мне неведомо. А может, до них дошло просто, что за мой суд судить потом уже их будут. Меня, конечно, обливали презрением всякий раз, стоило показаться на улице, но дальше этого дело не заходило.

Воспользовавшись тем, что финансовой отчетности Тернер не требует, я-таки записалась в районную библиотеку. Она не могла похвастаться широким выбором художественной литературы, зато имела архив. А в архиве — огромные папки с газетами за прошедшие три года. Впрочем, меня интересовали только новости последнего года, в особенности все, что касалось подавленного темного восстания. Темным в изоляторе газет не давали. Своеобразная форма наказания и страховка — отрезать от связи с внешним миром, поместить в информационный вакуум, а там смотреть, какую пользу из этого можно выжать.

Я не интересовалась новостями о «единомышленниках» даже у соседок по камерам, не говоря уже о юристе. Лиза Миллс — прилежная девочка, бесконечно далекая от всего этого и мечтающая только оказаться уже на свободе, вернуться к прежней тихой жизни. Однако сейчас мне нужно было знать. Кто казнен, кто заключен, кого нет ни в тех, ни в тех списках. И есть ли среди них те, кто знал меня-маску или меня-под-маской.

Браслеты на руках давили на психику сейчас куда больше, чем за стенами изолятора. Мне казалось, я привыкла к ним за год, но нет. В быту без магии я чувствовала себя калекой. А вот с какой стороны подступиться к избавлению от этой досадной помехи, пока не знала. Впрочем, в пучину уныния меня это не вгоняло. Всегда найдется тот, кто что-то где-то слышал, что-то где-то видел, кого-то где-то знает. Надо просто найти это кто-что-кого. А это дело требует просто-напросто времени и терпения. И того, и того у меня навалом.

Так что я читала газеты, восстанавливая потерянный год, и вычеркивала одно за другим имена тех, кто мог бы приблизить меня к свободе. Дело двигалось медленно. Я боялась пропадать целыми днями в библиотеке — светлый не всегда уезжал, а пару раз, уехав, возвращался совершенно неожиданно, и мне не хотелось бы объяснять ему, где меня носит несколько часов. Домой брать газеты тоже не рисковала, мало ли как он расценит мой интерес к прошлому и кому о нем доложит. Так что я выкраивала на библиотеку пару часов в день, а остальное время занималась домом.

А вечерами…Я сама не понимала, почему, но вечерами я не уходила в свою комнату, а оставалась с Мэттом в гостиной, мы занимались каждый своими делами, а иногда — играли в шахматы.

— Что это? — вдруг спросил Мэтт, кивнув на мою левую руку, лежащую возле доски.

Я покосилась вниз и торопливо спрятала кисть под стол — на ней красовалась парочка свежих укусов — ласка подношения принимала благосклонно, но за попытки наладить тактильный контакт приходилось давать взятку собственной кровью.

— Ерунда. Поцарапалась.

Светлый хмыкнул.

— Ты в курсе, что в старину ласки были довольно распространенными домашними животными? Еще до кошек. Они легко приручались и прекрасно справлялись с отловом мышей. Правда, параллельно отлавливали и кур. А еще донимали лошадей.

— А лошадей-то каким образом? — удивилась я, даже не особенно оскорбившись на то, что меня так легко рассекретили.

— Они любят слизывать кристаллы соли и пот с лошадиных шкур, поэтому забираются в гривы, щекочут, устраивают бедолагам нервный срыв и бессонницу, — светлый ухмыльнулся. — Может, слышала — домовой лошадям косы заплетает. Так вот этот домовой — ласка. Знаешь, как принято было спасаться? В конюшню заводили козла. То ли от нечисти, то ли от ласки, с ним ни те, ни те, не дружат.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Наш человек, — пробормотала я в сторону. — Любит потных жеребцов, и на дух не переносит козлов.

…Пару дней назад, вынося мусор я услышала, доносящийся из сада странный шум. Негромкий мерный звук, будто поблизости кто-то накачивал велосипедное колесо. велосипедов у нас в доме не было. Раз, два, три, четыре…

Таясь, скорее по привычке, чем из необходимости, я заглянула за угол. Источником звука оказался… Мэтт.

Но Мэтта я опознала не сразу, потому что в первую очередь я увидела спину. Голую мужскую спину, которая безраздельно завладела моим вниманием. Широкие плечи, узкая талия. Чуть затемненная линия позвоночника. И мышцы, перекатывающиеся под поблескивающей бисеринками пота кожей.

Мэтт подтягивался. Зацепившись обратным хватом за перекладину арки, когда-то — цветочной, а ныне мрачно голой, он приподнимался, почти касаясь ее то подбородком, то, выгибаясь, грудью. Подъем — волна движения прокатывается по спинным мышцам, вздуваются бицепсы, ярче вычерчивая выпуклые вены. Спуск — шумный выдох, ноги скрещены в щиколотках, земли не касаются.

Перехватил удобнее руки, обмотанные специальными бинтами по первую фалангу пальцев. И снова подъем-спуск. Подъем-спуск. Дыхание ровное. в отличие от моего…

Я разомкнула пересохшие губы, с трудом подавив желание их облизать. Рыжие волосы потемнели, намокли, липли ко лбу и шее мелкими змейками. бисеринки пота постепенно превращались в капли, и одна из них, сорвавшись, скользнула вниз прямо по гладкой выемке позвоночника.

Я сглотнула…

Светлый расхохотался на мое замечание, выдернув из непрошеного воспоминания, и я, все еще пребывая в нем, против воли залюбовалась отсветом огня в рыжих лохмах, одернула себя и напомнила про опасных хищников, прячущихся под маской любопытного очаровательного зверька. Он вообще виртуозно умел сказать ровно столько, сколько нужно и ни граммом больше. И речь уже совершенно не о ласке. Он с легкостью игнорировал мои попытки выяснить, что же с ним такое, и почему иногда по ночам дом оглашают такие дикие крики, что можно и впрямь подумать, что здесь живут привидения.

Моя навязчивая идея от этого, правда, только крепла и попыток я не оставляла. Вот только облегчать мне задачу светлый и не думал. Например, все те толстенные тома, которые он почитывал, оказались художественной литературой, а не редкими справочниками с закладками на страницах со страшными темномагическими заклинаниями, проклятиями и способами избавления от оных. Гад? Гад. Впрочем, сложность задачи только подстегивала любопытство и азарт. Ну а еще его было просто по-человечески жалко. Особенно ночами, когда я, отвернувшись к стене, скрипела зубами и напоминала себе об установленном запрете врываться в его спальню. Заканчивалось все тем, что я не выдерживала, срывалась… и стояла под дверью, держась за ручку и вслушиваясь в тяжелое дыхание и злые шаги. И только когда и то, и то успокаивалось — возвращалась обратно к себе.