Я установила сковороду на плиту, проверила, ровно ли горит пламя — кого бы Мэтт не приглашал для отладки кухонного оборудования, дело свое этот человек знает на совесть. Старенькая плита работала, как часы — пламя было неизменно голубенькое, идеально правильной формы и не давало ни шума, ни чада. Расставила на столе соль и специи. Приготовила нож. Открыла холодильник, мельком отметив, что он (мягко говоря, «устаревшей модели»), в отличии от плиты, справляется с обязанностями не так хорошо, и скоро придется приглашать бытового мага — полоска индикатора, отмечающая, насколько еще нам хватит наколдованного мороза, отливала синевой. Когда накопители полные или свежезаряженные, индикатора не видно вообще, он белый, как и все нутро холодящего шкафа. Потом начинает голубеть и становится все насыщеннее по мере потери заряда. До темно-синего цвета лучше не доводить, приглашать бытовика раньше — а это снова траты.

Я вздохнула, сделала мысленную пометку внести вызов мастера в список дел, которые светлому предстоит одобрить, читай — оплатить, достала яйца и бекон и вынырнула обратно, чтобы продолжить готовить завтрак. Мирная и затягивающая круговерть обыденных мыслей и дел была настолько размеренной и успокаивающей что, поддавшись этой иллюзии, на звонок в дверь я обратила внимание только потому, что до сих пор к нам никто не приходил.

— Мистер Тернер? Хорошего дня, — голос пришедшего я слышала хорошо, через открытое кухонное окно.

Увы — а может, наоборот, к счастью, — он у меня никаких ассоциаций не вызывал.

— И вам доброго дня. С кем имею честь?.. И, простите, чему обязан визитом? — а вот голос носорога слышно был слышен еле-еле, но додумать и восстановить недоподслушанное сложности не составляло.

— Мистер Тернер, вы доброволец войны с темными и герой, вы воевали и теряли близких, как и все мы, и мы прекрасно понимаем, что вы ни в чем не виноваты, и таково решение властей. Но мы, жители этого района не желаем, чтобы темная, — это слово человек за окном произнес, как выплюнул, — оставалась рядом с нами, расхаживала здесь, как у себя дома, практически на свободе и безнаказанная! Ей нечего здесь делать! После всего, что они совершили, после всего, что… Она виновна! Она… Она… — человек говорил страстно, быстро, задыхаясь своими эмоциями. Я понимала, к чему он ведет. Это было не так уж и трудно. — Она не человек, она отродье! А эта пародия на суд! Господь всемогущий, они ее отпустили! Отпустили!!!

Речь визитера становилась все быстрее, все выше, звеня болью.

— Чего вы хотите от меня? — голос носорога, наоборот, был низок и нетороплив.

— К вам у нас претензий нет, — произнес тот, другой. — Отдайте нам темную, мистер Тернер. Мы будем ее судить. Мы имеем на это право.

Внутри что-то неприятно похолодело вместе с пониманием — светлый мне не защитник. Зачем ему это — ссориться с соседями, связываться с толпой…Он уступит. Я бы уступила. Я поймала себя на том, что молча и бессмысленно пялюсь на пузырьки со специями. В голове — и в груди — было пусто. Не было ни мыслей, ни планов действий, ни вариантов спасения. Ничего. Все то, что обычно наполняло меня в критические моменты, захлестывало с головой, побуждало действовать, сейчас было вытеснено гулкой пустотой. Я устала. А может, так тому и быть? Я протянула руку и взяла баночку со специями. Повертела, разглядывая этикетку. Красный перец.

Я устала бороться. Повернула крышечку по резьбе, и она поддалась легко, заскользила, раскручиваясь. Я устала притворяться тем, кем я не являюсь. Перец — в карман передника, благо, он широкий. Эти люди хотят судить исчадие ада. Так может, показать им исчадие ада? Показать им, как уходят темные ведьмы? Узкое и длинное лезвие ножа оказалось острым. Не ритуальный, конечно. Кухонный. Но и так сойдет. Чтобы задрать платье и оголить ребра, пришлось потрудиться — и я отстранено порадовалась, что со времен войны у дам не в почете корсеты. Я уже не слушала, что там дальше говорят за окном, их слова сейчас были мое время — время на подготовку. Холодная сталь, никогда не знавшая человеческой плоти, выплавленная и заточенная совсем для другого, коснулась моей кожи. Я подсунула его под плотную темную ткань, стараясь дотянуться как можно выше, и провела вниз — и за лезвием поехала тонкая алая полоса, быстро набухая мелкими бисеринками-каплями, готовыми сорваться в потеки. Сперва слева, а после и справа.

Я одернула платье. Не хватало еще накапать кровью на пол и выдать мои намерения до срока. Хорошо, что я надела сегодня именно его. На нем долго не видно будет медленно расплывающихся пятен, и выступившая из порезов кровь не уйдет до срока в землю, бездарно расплескивая силу. Вы ведь рассчитываете на браслеты, верно? Думаете, если мою силу сковали — то и бояться вам нечего?…и темная ведьма не сумеет ответить ударом на удар, и пойдет за вами покорной овцой. Пойду. Нужно будет дать им увести меня подальше от дома.

Мне нечего делить со светлым, он честный враг, он честно одержал свою победу — а я умею уважать тех, кто этого достоин. Что бы они обо мне ни думали. А те, кто пришел за эфемерной справедливостью и собирается казнить перепуганную девчонку без сил и защиты…

Глупцы. Никакие браслеты не удержат под контролем, если колдовать через собственную смерть. Я не зря так внимательно изучала треклятый артефакт, теперь я точно знала, что он может — и знала, что смогу поднести своим судьям пренеприятнейший сюрприз. Я сегодня уйду — мне действительно нечего здесь больше делать. Но вы, вершители судеб — пойдете вместе со мной.

Я больше ничего не замечала, сосредоточившись на своих ощущениях, прислушиваясь в ожидании момента, когда крови станет достаточно, чтобы выдернуть из нее ярко-алую нить силы. Пока еще нет — но я чувствовала, что осталось еще немного. Еще чуть-чуть. Предчувствие магии разливалось онемением в животе, и колотьем в кончиках пальцев. Сосущей пустотой в сердце. Внутренние органы болезненно поджимались. Предчувствие. Ведьма в преддверии силы. Главное, не открыть эту дверь слишком рано. Ждать. Ждать, пока светлый войдет. Пока скажет — иди, там за тобой. И только когда между нами останутся и дом, и двор, и… Куда-то же они должны меня привести, чтобы казнить?

Вот там всё и случится. Стукнула дверь. Я собралась. Носорог вошел в кухню и, глядя мимо меня безразличным взглядом, бросил:

— У тебя яичница горит. Ч… Что? Я непонимающе сморгнула, пытаясь сообразить — из какого контекста, из какого вообще мира эта фраза?

— Лиза, — терпеливо повторил Мэтт, — ты что, не слышишь? У тебя яичница горит!

Стоп. А где… Ну, где всё? Где пафосные речи (можно, конечно, и без них). Где проводы меня в руки вершащейся справедливости? Я тут готовлюсь умирать, вообще-то! И это всё, что он может мне сказать?! «У тебя яичница горит!»?! Я молча смотрела на носорога. В упор, не отводя глаза и не мигая, как сова. Состояние, в которое я намеренно себя вогнала, раскачивая собственные эмоции, чтобы как можно дороже отдать свою жизнь, отпускало медленно. Тернер, поняв, что от меня адекватных действий не дождешься, сам шагнул к плите и выключил газ. Потом взял в руки раскрученную пустую перечницу, повертел ее и поднял взгляд на меня: