губами к щели между створками и крикнула; створки были тонкими, как бумага, и поблизости всегда было много слуг. Несомненно, что по крайней мере хотя бы один лакей ее услышит.

Куранты прозвенели в четвертый раз.

Смех Дроссельмейера был таким же бесчувственным, как убийственный мороз. Он спрыгнул со сцены и двинулся к ней, вокруг его глаз разбежались насмешливые морщинки.

– Вы меня недооцениваете. Как вы уже убедились, я гораздо коварнее, чем ваши обычные ухажеры. Меня будет непросто убедить обратить внимание на другую женщину. Ведь теперь игра стала такой интересной. Чем больше вы пугаетесь, тем больше растет мой аппетит. Вы будете моей, моя маленькая балерина. – Последние слова он произнес по-немецки.

Мариетта заглянула в щель между дверными створками. Потом посмотрела в замочную скважину. Всюду была темнота. Она забарабанила в дверь кулаками, но стук звучал приглушенно.

Пятый перезвон курантов.

Мариетта бросилась обратно, к сцене, пытаясь убежать от приближающегося Дроссельмейера. Он продолжал медленно идти к ней. Страх вонзил иглы под кожу Мариетты, она учащенно дышала. Она почувствовала, каково быть добычей, ощутила ужас кролика перед лисой, который ясно представляет себе, как в него впиваются ее зубы, это ясно отражалось в его обезумевшем взгляде. И еще она видела тех женщин, которые спасались бегством так же, как она сейчас, нескончаемый поток униженных, попавших в западню и недооцененных женщин, которым суждено стать сломленными и страдающими. Она пятилась от него до тех пор, пока не уперлась в старинные часы. Из них, казалось, веяло холодным воздухом.

– Умоляю вас, отпустите меня, – прошептала она, когда Дроссельмейер поставил ногу на сцену.

Шестой перезвон курантов.

Ответная улыбка Дроссельмейера позволила ей заглянуть под его маску. Она не поняла, что увидела под ней, но едва не лишилась рассудка от страха. Паника затмила ее логику.

– Я заставлю вас пожалеть о том, что вы меня отвергли, – прошептал он. – Дам вам немного времени поразмышлять о том, как глупо было мне отказывать, а потом вы будете сами умолять меня передумать.

Мариетта забралась внутрь старинных часов. Со щелчком закрыла за собой панель и вцепилась в нее ногтями. Она часто и тяжело дышала в дерево футляра и закрыла глаза, ожидая, что Дроссельмейер сейчас рывком распахнет панель. Мариетта почувствовала, как куранты прозвенели в седьмой раз, потом в восьмой, этот звон отдавался в корпусе часов, а она все еще ждала. Она раньше слышала рассказы о некоторых вещах, которыми мужчины любили воздействовать на непокорных женщин, и не могла придумать другой причины, зачем еще было Дроссельмейеру запирать ее вместе с собой в бальном зале.

Девятый перезвон курантов. Воздух внутри часов был холоднее, чем на сцене, у нее застыла рука. Когда куранты прозвенели в десятый раз, Мариетта обнаружила в дереве крохотную щель. Она выглянула наружу, затаив дыхание. Дроссельмейер исчез. Собравшись с духом на тот случай, если он вдруг появится снова, Мариетта осторожно толкнула панель. Она не открылась изнутри. Мариетта буквально оказалась запертой в этом гробу.

Десятый перезвон курантов.

Вспомнив дорожные часы Дроссельмейера, она в панике подумала, что часы, возможно, открываются ровно в полночь, и она останется запертой в них до конца Рождества. Ни слова не говоря, Мариетта завела руку за спину, чтобы ощупать заднюю стенку часов. После того как она убедилась, что Дроссельмейер ушел из зала, она была уверена, что ей удастся найти слабое место в этом механизме и вырваться на свободу. Она тянула руку все дальше назад, но у часов не было задней стенки. Куранты прозвенели в одиннадцатый раз.

Мариетта отступила от панели, чтобы изучить внутренность часов, сознавая, что Дроссельмейер, может быть, в этот самый момент приближается к ней в темноте, зная о втором выходе из часов. Она шагнула дальше в глубину. Воздух вокруг нее сковало морозом.

Раздался двенадцатый, последний удар курантов.

Зубы у нее стучали, она испугалась еще больше: должно быть, этот холод – еще один трюк Дроссельмейера. При каждом шаге она осторожно опускала кончик пуанта на дерево, чтобы не привлекать внимания к своему местонахождению, пока под ее туфелькой не раздался хруст, и она замерла. Темнота стала другой и вместо тесной, безнадежной тюрьмы превратилась в черный драгоценный камень, сверкающий обещанием далекого звездного света. Ее глаза привыкли к темноте, и она увидела белое свечение.

Она стояла на снегу.

А вокруг нее, насколько хватало глаз, возвышались ели под шапками белого снега.

Акт 1

Сцена вторая

Если Мари уже не смела упоминать о своих приключениях, то ее все равно одолевали воспоминания о Королевстве Сладостей; и когда она думала о них, она видела все так ясно, как будто снова была в Рождественском лесу, или на Реке из розового масла, или в Городе цукатов. И поэтому, вместо того чтобы играть, как обычно, со своими игрушками, она сидела очень тихо и неподвижно, в глубокой задумчивости, и все называли ее «маленькой мечтательницей».

Александр Дюма. «История Щелкунчика»

Глава 14

Снег был плотным и хрустящим, проложенная в нем лесная тропинка напоминала сахарный песок, Мариетта углубилась в этот заколдованный мир. В воздухе стоял густой запах хвои, снега и марципана. Изумрудные ели поднимались вверх, задевая верхушками полуночную мозаику созвездий. Когда она в последний раз смотрела в ночное небо в Ноттингеме, на нем охотился Орион, Персей праздновал победу над Медузой, а рядом сверкал Возничий. Картины из древнегреческой мифологии, эти мифы были ее старыми друзьями. Здесь звезды говорили на незнакомом ей языке. Она кружилась на месте, прерывисто дыша, мысли ее путались от удивления.

– Как это может быть? – прошептала Мариетта, она подозревала, что Дроссельмейер участвует в этом, хоть и не была уверена. Дроссельмейер. Одна мысль о нем вызвала у нее панику. Ей нельзя возвращаться в тот запертый бальный зал. Гораздо лучше спрятаться на короткое время, пока опасность не минует. Несмотря на то, что она сильно замерзла, а ее дыхание превращалось в морозный пар.

Нежная мелодия, напоминающая любимый ноктюрн Шопена, доносилась из-за стены елей с восточной стороны от нее. Завороженная этими звуками, то нарастающими, то стихающими, Мариетта пошла по этой тропинке из музыки и вышла к сверкающей излучине замерзшей реки, освещенной сияющими шарами изо льда. По ней скользили на коньках дети и взрослые, одетые в отделанные мехом накидки и бархатные штаны, слышались разговоры и смех. Мариетта всматривалась в эту сцену. Она раньше сомневалась, не оказалась ли в каком-то затейливом изобретении Дроссельмейера,