Любиной мамой однажды как-то разрешится, и будущую жену я либо приведу сюда, либо перееду к ней. Если придется вернуться в родной город, то я буду настаивать на продаже квартиры-наследства, в тех условиях деньги станут важнее жилья, которое у нас с Любой будет и так.

Как всегда бывает, спокойное существование длилось недолго. Мне позвонила тетя Зина, мама моих «дяди Сани» и «тети Маши». Не получалось назвать их так без улыбки, и все родственники, не сговариваясь, вместо дядь, теть и племянников величали нас двоюродными братьями и сестрами, что примерно передавало степень родства.

Меня родственники и знакомые называли Аликом, иного обращения я не допускал, в свое время узнав от бывшего друга Арсена, что в некоторых регионах юга «Леша» – синоним лоха. Другое производное от имени Алексей – Леха. Здесь слышалось что-то залихватски-хулиганистое, но на Леху я, как оворится, «не тянул». Для тех, кто не хотел или по уважительным причинам не мог называть меня полным именем, оставался единственный вариант. Алик.

– Алик, звоню сказать, что во второй комнате некоторое время поживет твоя сестренка, – сообщила тетя Зина («бабушка Зина», если подходить формально, а не с точки зрения здравого смысла, а «сестренка» – это, соответственно, окончившая одиннадцатилетку тетя Маша). – Хочу предупредить. Тут у нас такая ситуация…

Пауза затянулась, и я вставил, чтобы разрядить обстановку:

– Поступать едет?

– И это тоже. Ты же помнишь Машу? Она простая, немного легкомысленная, ветер в голове. Раньше на нее Ксаня влиял, а теперь, без него, совсем от рук отбилась.

Напомню, Ксаня, или Саня, или, полным именем, Алексантий – это старший брат Маши, уехавший работать на север.

– Боитесь, что она здесь свободой подавится? – спросил я прямым текстом. – Не выйдет, я не дам.

– Спасибо, на это я и рассчитывала. Зная тебя… Только ты сможешь ее приструнить и образумить, на тебя вся надежда. Спуску ей не давай, если что – звони нам, постараемся что-нибудь предпринять. Плохо, что Маша слов не понимает, у нее на все свое мнение. Дождалась совершеннолетия и объявила, что уходит из дома. У нее хахаль завелся, сам он живет там у вас, в областном центре, и вопрос стоял так: если мы с отцом не разрешим ей жить в унаследованной квартире, Маша сама снимет жилье. Она уехала бы в любом случае, пришлось дать согласие, хотя повод, который мы здесь говорим «для всех» – что она едет поступать. И еще, по секрету. Этот ее хахаль… он женат. И старше Маши чуть ли не в два раза, ему под тридцать. А ей хоть кол на голове теши. «Он меня любит! – кричит, – и я его люблю! Он разведется, мы поженимся!» Понятно, что поматросят ее и бросят, иначе мужик давно бы развелся. Нас Маша не слышит, она же самая умная, а мы древние, как ископаемые мамонты, и разбираемся только в типе ягеля на стойбищах. Присмотри за ней, Алик, пожалуйста, и, если получится, поговори с ней серьезно. Может, она послушает хотя бы тебя. Хорошо, что в квартире живешь именно ты. Ты Маше и по возрасту ближе, и в жизни разбираешься, на вас с Любой смотреть любо-дорого.

Интересно, когда это на нас смотрели? Наверное, информация – со слов моих мамы и папы. Но как пример, на который надо ориентироваться, конечно же, лучше нас с Любой никто не подойдет.

– По возрасту я ей действительно ближе, но все равно племянник, а не брат, а она моя тетя. Вряд ли Маша об этом забудет.

– Пока Ксаня был рядом, она себе таких фортелей не позволяла. Нужно твердое мужское плечо рядом. Ты уж постарайся.

Я пообещал. Не сказать, что известие меня обрадовало, но и не сильно огорчило. Лучше жить с почти ровесницей, чем если бы ко мне подселили какую-нибудь престарелую родственницу, за которой требовался уход. Тогда быстрый «уход» произошел бы с моей стороны. Для меня главное, чтобы не отвлекали и в мою комнату не совались, остальное переживем.

Сестренка Маша не заставила себя ждать. Прибыла она в самый неподходящий момент, я принимал ванну и не слышал, как в дверях провернулся ключ и кто-то вошел. Тихое блаженство разнеслось вдребезги стуком в дверь санузла:

– Алик, ты здесь?

– Маша?

– Что делаешь?

Веселенький вопросец. Если бы я сидел на унитазе по-большому – так и отвечать?

– Ванну принимаю.

– Еще долго?

– Минут десять.

Тишина продлилась всего пару мгновений. Раздраженно раздалось:

– Занавеска закрыта?

Маша ездила с родителями на похороны, поэтому знала про совмещенный санузел, про полиэтиленовую занавеску вдоль ванной и про отсутствие внутренней защелки – пока бабушка Вера жила одна, закрываться на замок было не от кого, а когда за бабушкой ухаживали родственники, они боялись, что с ней в ванной что-то случится и они не смогут помочь. Короче говоря, изнутри совмещенные туалет с ванной не запирались.

Дверца распахнулась, я едва успел задернуть полупрозрачную занавесь и плюхнуться обратно в воду. Через пленку в светлом проеме показалась невысокая размытая фигура, она метнулась к унитазу и расположилась на нем.

– Вам, мужикам, хорошо, можете в кухонную раковину в туалет сходить, а нам что делать? Специальный тазик на этот случай заводить или на раковину стульчак ставить?

Занавеска не скрывала звуков. Через минуту Маша встала, повозилась с натягиваемыми обратно элементами одежды и направилась к выходу. Прежде чем закрыть за собой дверь, она поинтересовалась будничным тоном:

– Я собираюсь чай пить, тебе налить?

– Э-э… да.

Я понял, что прежней моя жизнь не будет.

Глава 2

До сих пор я с родственниками практически не общался, новости о них меня не волновали. Скорее, нервировали. Зачем знать про болезнь какой-то свекрови свахи кумы или про инфаркт четвероюродного дяди, которого я в глаза не видывал? Самое важное – о смерти или рождении близких родственников – мне сообщат, остальное узнаю, если возникнет необходимость.

Машу я видел давно, память рисовала неугомонную голенастую девчулю с прической в два светлых хвостика по бокам и детским восторгом на лице, и открывшееся глазам роскошное видение, честно говоря, шокировало. Сексуальная обольстительница с развитой грудью и рельефно обрисованной тугой попой – моя «тетя» Маша? Ее лицо не соответствовало эталонам красоты с точки зрения женских журналов и древних скульпторов, скулы были шире, лучащиеся глаза – больше, щеки с обаятельными ямочками, появлявшимися, когда Маша улыбалась, – пышнее. А улыбалась Маша, судя по всему, всегда. Она, казалось, намеренно игнорировала общепринятые стандарты и умудрялась устанавливать новые. У нее не было холода идеальных черт (так «совершенные» женские образы изображают в глянцевых журналах),