— Иверская, похоже, — заключил Иваныч. — Господи помилуй…

— Господи помилуй, — как эхо, отозвалась Жанна.

«Господи помилуй, — сказал я про себя. — Спасибо, гора!.. Спасибо, Бог!..»

Мы спустились с горы поздней ночью. Нас никто не видел, и мы снова расположились на ночлег в изоляторе. На этот раз мужчины, в том числе мы с Денисом и Васькой, устроились в одной из палат на полу, стащив матрасы с трех кроватей. Верочка обещала разбудить нас до подъема, чтоб мы успели уйти и не дразнили начальника.

Мы улеглись, только неуемный Мигель сбежал поболтать с Верочкой. Вернулся он ночью или нет — я не знаю.

Перед тем как я задремал, меня толкнул в бок Иваныч.

— Саня, ты, наверно, прав, — сказал он.

— Что? — не понял я.

— Это — мой монастырь, Саня. Ты прав.

Что я мог ответить на это? Я сказал:

— Угу, — и заснул.

Рано утром вся наша команда уже «загорала» на пляже. Собрались кружком и решали, с чего начать, куда и к кому идти в первую очередь: в детдом, в отдел опеки или к самому главному в городе священнику.

В конце концов договорились не делиться и идти всем вместе. А начать с того места, до которого ближе. Дальше — как Бог даст.

Детей — то есть меня, Ваську и Дениса — решили никуда не брать.

Ох и накупались же мы в тот день!

Несмотря на жару, Васькины губы приобрели синеватый оттенок и не переставали дрожать, даже когда он вываливался из моря на горячий песок.

Васька и Денис не часто купались в море в это лето — прятались на горе.

Да и я то лежал в изоляторе, то карабкался в гору. Поэтому тоже из воды не вылезал, но, даже загорая и купаясь, все время поглядывал на гору.

Гора возвышалась над морем все такая же огромная, непостижимая, живущая своей, совершенно мне непонятной жизнью.

Я поглядывал на нее, как бы спрашивая:

«Это ты? Стоишь?»

«Я, — отвечала гора. — Стою».

Я снова нырял, брызгался, смеялся, вопил. Потом мы с Васькой пытались «потопить» Дениса, потом ныряли, прыгая с плеч друг друга в воду.

Я выныривал и спрашивал:

«Стоишь?»

«Стою», — отвечала гора.

Так мы плескались и сушились до тех пор, пока солнце не начало поворачивать к закату. К тому моменту, когда на пляж вернулись взрослые, мы уже так хотели есть, что готовы были проглотить что угодно.

Нам велели собраться, и мы двинулись в поселок, в кафе. Там взрослые обещали ответить на все наши вопросы.

Квартиру в поселке все-таки сняли. Одну, но двухкомнатную. На пять дней. Наверно, это правильно. Потому что всем хотелось отдохнуть. Просто поваляться в кровати…

В кафе Денис держался более-менее уверенно, а вот Васька никак не мог прийти в себя. Стеснялся, мялся, озирался по сторонам. У него падала то ложка, то вилка. Васька двинул рукой — и разлил компот. Попытался вытереть компот салфеткой — опрокинул солонку.

Несмотря на то что мы купались в море целый день, руки у Дениса и Васьки выглядели грязными, а под ногтями залегала чернота.

Васька пытался спрятать руки и вообще не знал, куда их девать.

Иваныч старался приободрить его, шутил, а Жанна часто склонялась к нему и гладила то по голове, то по плечу. Но, по-моему, Васька ото всего этого чувствовал себя еще хуже и несчастнее.

Наконец папа не выдержал и сказал:

— Да не обращайте вы на него внимания! Оклемается! Привыкнет!

Все сразу всё поняли и заговорили о делах. Дела складывались не так уж плохо.

Да, можно было усыновить Ваську и взять Дениса под опеку. Только Иванычу и Жанне следовало срочно пожениться и собрать кучу документов. Для этого — быстренько лететь обратно в Москву.

Денису и Ваське требовалось вернуться в детдом. Тогда Иваныч мог написать заявление, чтоб взять их пока временно, до окончания летних каникул.

— Сделаем? — спросил Иваныч.

— Я в детдом не пойду! — сразу отреагировал Васька.

— Сделаем, — совсем уже по-взрослому ответил Денис.

— Спасибо, ребята!.. — вздохнул Иваныч. — Надо будет вам потерпеть. Пару дней.

— Потерпим, — посмотрел на Ваську Денис.

— Ладно, — буркнул Васька. — А сокровища как?

— Хорошо. — Папа облокотился на спинку стула. — Сокровища — хорошо… Говори ты, Иваныч.

Иваныч начал рассказывать. Сначала о монастыре.

Монастырь этот оказался, к сожалению, церкви не переданным. Он числился памятником архитектуры и принадлежал государству.

И этот памятник так и стоял на горе, не нужный на самом деле никому, а государству — в первую очередь.

Ветры и дожди довершали то, что начали когда-то люди, — разрушали его.

У государства не было средств, чтоб восстанавливать монастырь, да и взять их было неоткуда. Уже двадцать лет Крым, так любимый всеми, по какому-то нелепому или злому стечению обстоятельств оставался чужой страной.

Гора — заповедная. Заповедной она стала давно, еще в советское время. Людей просто так на гору не пускали. Если бы монастырь был более-менее отреставрированным, к нему можно было бы возить туристов на экскурсии. Много бы нашлось желающих набрать воды из чудотворного источника.

А вот на развалины…

Никто не водил экскурсий на развалины…

Иваныч закончил грустный рассказ о заброшенном монастыре. А дальше речь уже пошла о найденной иконе.

Не передать, как порадовались в поселковой церкви появлению старинной иконы! Это же равносильно чуду!

Многие сначала не поверили.

Сейчас же собрались все, кто был в храме. Но старый священник, благочинный южного городка, поверил сразу. Наверно, почувствовал. Он пал на колени и плакал перед образом Богородицы.

Потом отыскали и принесли старинные фотографии, напечатанные в какой-то дореволюционной книге. На фото изображался крестный ход с этой чудотворной иконой. Сличили фото и принесенную икону, после чего уже сомнений ни у кого не оставалось.

Про эту икону и в городе, и по всему Крыму ходили легенды. Рассказывали, что раньше люди исцелялись от болезней, молясь около нее и умываясь водой из источника.

После разграбления монастыря в революцию икона бесследно исчезла.

Так рассказал нам Иваныч.

Вот какое сокровище мы нашли!

Икону выставят в храме, и папа сразу же пообещал, что мы туда сходим.