Несмотря на то, что тяжелые черные тучи, сплошняком закрывали небо, отчего на улице было довольно темно, Жабик без лишних слов повиновался и действительно довольно быстро принес Борькину ветровку. Доренко эта оперативность не понравилась. Ему, видимо, хотелось насладиться страхом Жабика: как тот будет отказываться идти почти в темноте на залив, станет умолять пощадить его. Быстротой Жабик подписал себе приговор. Когда он вернулся, Борька, даже не посмотрев на куртку, заявил, что Жабик очередной раз проиграл ему в «гляделки» еще вчера, потому обязан выполнить и следующее задание. Он, взглянув в уже абсолютно черное окно, заявил, что Жабик должен опять вернуться на залив и искупаться для тренировки своей воли и храбрости. Один из Королей заметил, что Жабику не надо будет до залива и переться. Если он простоит всего лишь пару минут за дачей под проливным дождем, то добьется абсолютно полного впечатления, будто только что выкупался.

– Верно, – неохотно согласился Доренко, но тут же придумал выход из положения: – А мы все вместе пойдем и посмотрим, как он будет купаться. Хоть развлечемся!

– Брось, Борька, холодно. И дождь как из ведра. Жабка наша простудится – отвечай за нее! – высказал сомнение другой Король. – И потом… сейчас Бяка припрется с «ночной сказкой».

Бякой называли Беллу Яковлевну, воспитательницу их отряда, и вовсе не со зла на нее. На двери ее крохотной отдельной комнатки висела табличка с надписью: «Воспитатель Б.Я.Каширина». По первым буквам инициалов с добавкой второй «а» ее фамилии получалась как раз Бяка. Бяка действительно, как неграмотным малышам, всегда читала им на ночь книги. Иногда и в самом деле сказки, но чаще приключения. В Бякином исполнении – к слову сказать, весьма артистическом – Леня впервые услышал, например, «Всадника без головы». Что им Бяка читала именно в тот вечер, Леня, конечно, не помнил. Может быть, за четыре года это стерлось из памяти, а может быть, они все в тот вечер были невнимательны в ожидании похода на залив.

Тогда Лене нравилась воспитательница: она казалась веселой, незанудливой и добродушной. Теперь он не мог понять, почему она, дипломированный педагог, которому на целый месяц были доверены еще совсем маленькие дети, была до такой степени слепа, что не замечала кошмара, творящегося в отряде? Жабик худел и бледнел, но она почему-то этого не замечала. Вот сейчас: они все учатся в девятом классе и вполне могут сами о себе позаботиться, но классная – Надежда Ивановна, до сих пор всегда зорким стражем стоит над их столами в школьной столовке и заставляет все съедать, как малышей. Почему же Бяка была к ним так равнодушна? Сказки – сказками, но одной лишь литературой сыт не будешь. Леню неожиданно пронзила простая мысль о том, что смешная и дремучая, как считает абсолютно весь 9-й «А», Надежда Ивановна, оказывается, их любит и всегда любила, как собственных детей. Она с пятого класса всегда провожала их домой, даже если последний урок был не ее. Она застегивала им пуговицы, заматывала шарфы, а в случае нужды коршуном налетала на их обидчиков. Она всегда улаживала конфликты своего класса с другими преподавателями, выпрашивала им повышенные отметки и дополнительные порции в столовке. А что же Бяка? Красивая изящная женщина, артистично читающая художественную литературу… – и все? Ей, оказывается, не было до них никакого дела! Скорее всего, она просто поехала отдохнуть на Финском заливе, а в придачу чуть-чуть, слегка, присмотреть за жалкой, никому не нужной мелкотой. А ведь тогда они гордились перед другими отрядами красотой и легким характером своей «воспиталки». Леня передернул плечами. Надо же, какие вещи нынче открываются ему!

Наверно, в тот вечер мальчишки пятого отряда вылезали через окно, потому что вряд ли удалось бы выйти через дверь. Вот за этим Бяка строго следила: в десять вечера всегда запирала дачу на ключ, и просочиться на улицу через нее возможности не было.

Леня вспомнил, что, когда они оказались на улице, было уже совсем темно. С залива дул сильный ветер, и под его порывами громко и тревожно шелестела мокрая листва кустов, наползающих на дачу черными многолапыми чудищами. Дождь бросал ребятам в лицо то холодные жгучие жалящие капли, то покрывал щеки липкой мельчайшей изморосью, будто влажной ватой. Все мгновенно промокли и продрогли, что называется, до костей.

– Может, не пойдем? – вяло предложил Борьке один из Королей. – Простудимся, да и одежда до завтра не высохнет.

– Подумаешь, не высохнет! Все равно все мокрое! – резко возразил Доренко. – Лучше простудиться, чем дохнуть от скуки! – и он, не оглядываясь, резво пошел к заливу, скользя на мокрой раскисшей земле. И, как всегда, все остальные, ежась от холода, тоже скользя в грязи и неумеренно чертыхаясь, отправились за ним. Жабик шел последним. На него никто даже не оглядывался, потому что все знали – ослушаться он не посмеет. И он действительно не посмел…

– Сашка! – Пивоваров повернулся к Семенову. – А почему ты ни разу не пожаловался Бяке. Помнишь ее?

– Конечно, – презрительно бросил Семенов.

– Уже тогда разобрался в ней?

Сашка кивнул.

– А я вот только сейчас начинаю кое-что понимать… – вздохнул Пивоваров.

– Я сразу понял, что ей нет до меня никакого дела. Какой смысл было ей жаловаться, если тот же Сохадзе на ее глазах сжирал мое второе? Она только один раз довольно равнодушно сказала мне, что если я буду плохо есть, то никогда не вырасту. Заметь, это она мне сказала, а не Гийке – хотя бы что-нибудь осуждающее.

…Жабик стоял против всех спиной к заливу. Дождь хлестал ему прямо в лицо. Мокрые волосы облепили и без того маленькую головку, и мальчишка еще больше, чем когда-нибудь, напоминал только что вынутого из воды головастика. Залитые влагой стекла очков скрывали его взгляд, и это было хорошо, потому что никому не хотелось в тот момент его встретить.

– Раздевайся! – приказал Борька и мерзко хохотнул. – Догола! Быстро!

Остальные молчали. Сейчас Леня никак не мог понять и это: почему все без возражений смотрели на явное издевательство. Боялись Доренко? За себя Леня ручался: Борька был ему абсолютно не страшен. Так в чем же дело? Неужели от скуки они все, в общем-то, нормальные ребята, превратились в зверей? Ведь сейчас ни за одним из своих одноклассников Леня, как ни напрягался, не смог припомнить ни одного поступка, похожего своей мерзостью на тот, летний.

В ответ на распоряжение Доренко Жабик первым делом почему-то снял очки и бережно положил их на мокрый песок. Потом рядом бросил куртку, на нее – джинсы, стянул футболку. Леня даже не мог подумать, что вид маленького, тощего, дрожащего всем телом Жабика так врежется ему в память.

Видимо, что-то екнуло и в Борькиной груди, потому что он вдруг сплюнул и сказал:

– Ладно, купайся один. Поверим. Пошли, ребята. Холодно что-то, – он еще раз хохотнул, но его опять никто не поддержал. Доренко пожал плечами и опять первым пошел по направлению к дачам. Мальчишки, стараясь не смотреть на полуголого Жабика, с большим облегчением отправились за своим предводителем. Наверно, в тот момент Леня и наступил на очки Жабика. Он не помнил этого. Он просто вместе со всеми ушел с залива, а Жабик остался почти в полной темноте один и, как сейчас выяснилось, без очков.