«Я убил Джима? – Джон плакал горючими слезами. – Да мы были с ним как братья!» У обоих было неопровержимое алиби.

Что касается Йеля, полиция подобралась к нему ближе, чем того можно было ожидать. Полиция попросила нью-йоркских коллег провести возможную идентификацию преступника. Портье Джозеф Габрела видел убийцу, ожидающего Колозимо. Габрела описывал коренастого мужчину ростом пять футов восемь дюймов, с полным смуглым лицом, в черном котелке – это описание подходило к Йелю, позволяя запросить его фотографию из Нью-Йорка. «Это тот самый человек!» – сказал Габрела, и чикагские детективы отправили портье в Нью-Йорк на опознание. Однако на живом опознании Габрела проявил благоразумие, заявив, что парня, которого он видел в ресторане, в числе показанных людей нет.

Между тем никто не сомневался, что, если и не сам Йель нажал на курок, действовали его люди в интересах Торрио, однако из-за недостатка доказательств убийство так и осталось официально нераскрытым.

У духовенства были свои соображения. Известная «неприкрытая греховность» Колозимо, редкие появления в церкви, уклонение от пасхальных обрядов, развод и повторный брак – все это убедило Джорджа Манделайна, архиепископа Чикаго (позже американского кардинала Римско-католической церкви), запретить отпевание тела в католической церкви или на кладбище.

Это расстроило планы на проведение мессы в храме Санта-Мария Инкороната и погребение на кладбище Маунти-Кармель[54].

Архиепископ посоветовал провести «скромные обряды» – насколько могли позволить родные и близкие.

Зрелище получилось гротескное.

Толпа собралась за пределами особняка Колозимо задолго до начала службы. Внутри самого здания находилось пятьдесят три человека – несущие гроб, рабочие и почетные гости. На похороны собралось такое количество олдерменов, что их хватило бы для обеспечения кворума городского совета. Присутствовали: конгрессмен, помощник окружного прокурора, два государственных законодателя, два члена окружного комитета, звезды Чикагской оперы, рестораторы самого высокого уровня, наиболее заслуженные игроки, известные сводники и сутенеры, владельцы злачных заведений (включая Джона Торрио) и другие уважаемые люди, подобные Айку Блюму[55] и Сол Ван Прагу[56]. Обсуждая список присутствующих, газета назвала это сборище «странным комментарием к нашей законодательной и судебной системе».

После молитвы, прочтенной преподобным Паскалем Р. де Карло, пастором итальянской Пресвитерианской Церкви, олдермен Джон Кофлин опустился на колени у гроба из красного дерева, отделанного серебром, стоимостью $7500 и произнес еще одну молитву за упокой усопшего. В то время как оперный Квартет Аполло пел что-то подходящее, Дейл Колозимо, пошатываясь, оперлась на руку адвоката, Рокко де Стефано, и гроб вынесли наружу под «Ближе, Господь, к Тебе»[57].

Дейла и де Стефано следовали за катафалком в закрытой машине. Олдермены Кофлин и Кенна возглавляли толпу из пяти тысяч человек, вытянувшуюся на целую милю. В районе Дамбы, около любимого Кафе Колозимо, была сделана десятиминутная остановка, и два духовых оркестра сыграли траурный марш. Зеваки перекрыли окружающие улицы и заполнили все пожарные лестницы в поисках лучшего обзора.

На Оквудском кладбище де Стефано не дочитал панегирик, не совладав с нахлынувшими эмоциями. Банька Джон Кофлин закончил речь за него. Джон Торрио тоже оплакивал погибшего. Возможно, он искренне страдал из-за того, что человек, помогавший ему подняться в Чикаго, умер. Аль Капоне не брился с момента гибели Колозимо, следуя старой традиции. Гангстеры Чикаго соревновались между собой в красоте и размахе проводов Колозимо.

Колозимо не оставил завещания. По законам Иллинойса, он умер холостым, потому что женился второй раз раньше, чем через год после развода.

Ни Виктория, ни Дейл не получили никакого значимого имущества, включая недвижимость. Ожидалось, что наследство составит от $250 000 до $500 000 наличными, плюс список интересов Колозимо. Вместо этого в офисном и банковском сейфах покойного обнаружилось $28 000 в государственных облигациях, бриллиантовый кулон ценой $2000, какая-то разменная мелочь и акции отеля. Особняк стоимостью $81 000 достался отцу Колозимо, Луиджи, по решению суда. Щедрый папаша выделил Дейл $6000 в облигациях и бриллиантовый кулон; Виктория получила $12 000. Дейл вернулась в шоу-бизнес и вышла замуж за актера и продюсера в 1924 году[58]; Виктория развелась с молодым мужем через год после убийства Колозимо и исчезла из Чикаго.

Значимость жизни Колозимо можно подытожить двумя посмертными эпитафиями. Первую высказал Айк Блюм: «Большой Джим никогда не был скрягой. В какую бы игру ни играл, никогда не стрелял из-за угла. Он не был жадным, в отличие от десятков других. Большой Джим привлекал в район красных фонарей и молодчиков разного сорта, и миллионеров. Благодаря Колозимо огромное количество людей получило работу. Он не позволял обмануть приятеля, отказать в чем-нибудь хорошему парню и всегда умел держать рот на замке».

Вторая появилась в газете: «Со временем его имя все меньше и меньше ассоциировалось с чем-то дурным».

Колозимо сумел добиться того, что теневая деятельность стала не убийственной игрой, а рациональным бизнесом.

Партнеры ценили предпринимательский талант Колозимо и не боялись его, в отличие от других бандитов, что сделало Большого Джима популярным. Он погиб, потому что пошел против правил.

Торрио предвосхитил расцвет бутлегерства как бизнеса, с точки зрения классического восприятия торговых ограничений, свойственных XIX веку. Он понял, что может осуществлять достаточно поставок при минимальном риске. Один из федеральных агентов в скором времени назвал Чикаго «самым пьющим городом Соединенных Штатов». Главное было у Торрио в крови – страсть к организации. Эта страсть была особенно сильна среди выходцев из юга Италии, выработавших ее усердным трудом на неподатливой иссушенной земле, продолжавшимся столетиями.