от произвола властной бюрократии и „правоохранительной“ преступности. Члены Комитета разделяют его уставные положения:

1.1. Права и свободы человека — неумаляемая ценность, принадлежащая ему от рождения. Соблюдение и защита прав и свобод человека — обязанность государства. Несоблюдение прав и свобод человека государством — государственное преступление.

1.2. Государственные институты не могут издавать законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека. Принявшие такие законы органы сами оказываются вне закона.

2.1. Каждому гарантируется свобода мысли и слова. Никто не может быть принуждён к выражению своих мнений и убеждений или отказу от них…»

Никита листал дальше: свобода совести, запрет цензуры, право на объединение, право на мирные собрания, право на вооружённую защиту…

— Каждый, кто приходит, дописывает свой пункт, — пояснила Ружинская. — И ты напишешь. Но можешь пока подумать.

— «Русская правда», — прокомментировал Никита.

— Читала, — неодобрительно отозвалась Лена, — парламентскую республику — нафиг.

— А ты будешь диктатором?

— Я? Я и так Доктор Кто в этом пиздеце!

Никита фыркнул.

— Смешно?

— А то.

— А не время смеяться, — заметила Ружинская, — вот закончится война, тогда все оборжутся. Шучу.

Вице-губернатор стоял на маленькой деревянной стремянке и что-то искал в большом книжном шкафу.

— Здравствуйте, — звонко сказал Никита от порога и, чуть подумав, добавил: — Николай Григорьевич.

Николай Григорьевич обернулся, улыбнулся, кивнул, сделал рукой что-то вроде «извини, вот приходится».

— Привет, — сказал он, выдвинувшись навстречу Никите, — спасибо, что пришёл.

Это было произнесено с такой интонацией, будто в конце подразумевалось ещё «навестил старика», но Николай Григорьевич его по-родственному опустил.

— Вот, ищу книжку одну прежнюю, хотел дать тебе почитать, — пояснил он свои упражнения на стремянке.

Никита сделал заинтересованное лицо.

— Там хорошо всё было — про край, про природу, про всё, как здесь устроено… — Николай Григорьевич сам себе кивнул. — Тебе пригодится… найду ещё.

Вице-губер по строительству — невысокий сухонький человек-пиджак с ёжиком седых волос и бородкой клинышком — больше всего походил на профессора из советских фантастических романов, которые Никита по какой-то неочевидной прихоти читал лет в 12–13. Казалось, Николай Григорьевич прямо сейчас порывисто укажет место за столом, сам очутится напротив и, устремив взгляд в грядущее, спросит что-нибудь вроде: «Коллега, что вы думаете о перспективах вечного хлеба?».

Вместо этого неуловимым движением Николай Григорьевич цапнул Никиту под руку и потянул лучшего дебютанта на прогулку по кабинету — как будто дело происходило, например, в сосновой роще в приятную солнечную погоду, а Николай Григорьевич с Никитой были старыми добрыми конфидентами.

Разгуляться, впрочем, и вправду было где. Шкафы из кедра шелестели высоко над головами, чучела рыб под стеклянными колпаками проплывали то тут, то там, а в глубине кабинетной чащи — среди редких минералов, блескучего оружия и золочёных статуэток (кирпичик, касочка, гвоздик) — бил фонтан, уменьшенная копия того, что сопровождает памятник строителю на улице Весны. Из чёрного куба на заковыристой, будто склеенной из шахматных фигур разного достоинства, подставке вылетали сопливые струйки, а на эту недоработку взирал серьёзный дядя с похожим на знак пик мастерком в руке и не похожим решительно ни на что молотком в кармане штанов. Было не до конца понятно, дядя — ростом как раз с Николая Григорьевича — видит в чёрном кубе возможность дальнейшего приложения усилий, или наоборот — конечный продукт, предмет для строительной гордости.

Вот у этого фонтана Николай Григорьевич, чуть понизив голос, осведомился:

— Мне Селиванов говорит, ты «Мостом» интересуешься?

— Есть такое, — тоже перейдя на заговорщицкую громкость, сообщил Никита.

— И как тебе? — спросил вице-губер, хитро улыбнувшись и как бы приглашая сказать всё не таясь. Мол, ну вот здесь можно, давай.

— Много вопросов, — дипломатично пояснил Никита.

— Ну так задавай.

Они обогнули фонтан и пустились в обратную дорогу к вице-губернаторскому столу.

— Почему юрлицо зарегистрировано в маленьком закрытом городе Красноярского края? Проект же глобальный.

— Ну, — махнул рукой Николай Григорьевич, — там же налогообложение. Выгоднее так.

— Ага, — согласился Никита, — а финансирование почему краевое и даже иногда местное, вот из этой закрытой Девятки в том числе? Почему не федеральное?

— Да кто ж тебе сразу федеральное-то даст? — оскалился Николай Григорьевич. — Федеральное, знаешь, ещё заслужить надо. Вот попрыгаем, побарахтаемся, жопками в полынье поплаваем — тогда, может, и подкинут чего. Для того и работаем!

— Слушайте, ну вот в Казани…

— Нашёл с кем сравнивать! Ещё Чечню вспомни!

Никита остановился около саркофага письменного стола: каменные панели в золотых рамках, фигурки гарцующих лошадей по краям, письменный прибор из самоцветов, к которому, похоже, никогда не притрагивались. Известно, что Николай Григорьевич письма-документы диктует секретарше.

— Ну хорошо. Мне тут показывали список акционеров…

— Кому это жить надоело? — очень доброжелательно улыбнулся Николай Григорьевич.

Никита улыбнулся в ответ. Он кое-что знал о «профессоре». Например, что деньги на курируемое им строительство ТЭЦ пропадали дважды. Что остатки старого центра города — купеческие усадьбы XIX века — при Николае Григорьевиче стали гореть чаще и эффективнее, освобождая место прекрасным офисно-торговым конструкциям, обёрнутым в приятный мышиный сайдинг. И про методы вице-губернатора в его бытность директором «КрайКома» немного рассказывали. «Бетонный Коля». А так никогда и не подумаешь.

Чего Никита не знал, так это того, что именно Николай Григорьевич наставил своего кума — владельца «Сибхиммонтажа» — воспитать Николаевку, которая тормозила с переездом. Тогда несколько домов за час разнесли в щепы, вместе с теплицами, собачьими будками и самими собаками — ТВК бесконечно крутила, как женщины ревут над раздавленными пёсьими трупами.

А ещё, что будучи краевым боссом медвежьей партии, он однажды оставил политсовет на «продлёнку» после основного обсуждения. Выключите телефоны, поговорим без записи, сообщил он.

— У нас есть один журналистский товарищ, который нам не товарищ, — пояснил Николай Григорьевич. — Уже полгода рыскает, пишет херню всякую. Надо с этим решать. У меня мнение — надо нанять фотографа, чтобы он везде за этим говнюком ходил и снимал, снимал! Куда он там ходит?! В гей-клубы, за наркотой. Вот там и снимать! Сделаем сайт специальный, будем туда выкладывать.

Члены политсовета удивлённо переглядывались, а Николай Григорьевич продолжал сыпать идеями. И газету эту в интернете задушить. Кто у них даёт рекламу? А вот этих и выкорчевать отовсюду, чтобы другие бежали не оглядываясь! И вот, помню, у нас как-то одному, который всех в бригаде без премии оставил, дверь в квартиру говном вымазали. Так и здесь можно. Перемазать этим голубчикам… от них так и так воняет…

Тогда помог Альф. Не надо фотографа, сказал он. И говно пока прибережём. Надо пацана просто сжать в объятиях. Крепко-крепко, надёжно-надёжно. Вот увидите, свои тут же отскочат…

— …Да какая разница, — сказал Никита.

— Ну-ну, — с