то в ней нет никакого Спартака, сказал себе Аслан. Надо закрыть. Надо вместо этого посмотреть, зачем могут быть нужны эти местные.

Он отбросил накрывавшую его простыню, убедился, что всё в том же спортивном костюме, что и был. Встал и подошёл к висящим на стене портретам: он не ошибся, это были чёрно-белые фото членов «Комитета». Маленькая улыбающаяся Аня Пазникова в футболке с цветочным Тоторо. Круглолицая Даша Лапина с двумя влезшими в кадр котами. Юра Ревин — звукооператор — на фоне гор. Саша Коньков — кажется, студент, в дурацкой шапке и с какой-то накладкой на одном глазу. Бахрам Гулиев — журналист, в обнимку с пожилой женщиной. Матерью? Давид. Аслан не знал, где сделана эта фотография, он такой никогда не видел. Сын — в клетчатом костюме — показывал пальцами «V» и как-то совершенно бесшабашно улыбался.

Надо будет забрать у них это фото.

Аслан, глядя на Давида, опять зажмурился и постарался побольнее укусить себя за руку. Вроде помогло.

С удивлением обнаружил ещё один портрет: испуганной девчонки, сидящей в лодке. Поди пойми, кто это ещё такая.

Отвернувшись от портретов, Аслан прошёл к двери своей комнаты и дёрнул ручку. Не заперто. Выглянул в коридор. Рядом обнаружились ванная-туалет в бежевых тонах и закрытая дверь, которая, похоже, вела в какую-то кладовку: для комнаты оставалось слишком мало места. Дальше по коридору имелась лестница вниз, около которой Аслана уже поджидали.

— Виталий, — представился длиннорукий и длинноногий мужчина.

Аслан такого запомнил бы, если бы хоть раз с ним пересёкся.

— Мы не виделись, — пояснил человек-молоток, — я двум собровцам переломал там… теперь меня самого ищут. В суд не могу.

Точно, была такая история.

— Но я тебя по первой трансляции запомнил, когда их ещё не запретили, — сказал Виталий, погрозив Аслану длинным — такие должны быть у скрипичных гениев — пальцем. — У тебя моська была — винтовка-это-праздник моська. Будто ты их всех сейчас передушишь.

— Надо было, — сказал Аслан.

— Это да, — согласился Виталий. — Они поначалу тоже испугались. Я видел, приставы тебя пасли взглядом.

Помолчали.

— Ну, ещё не вечер, — попробовал выйти в мажор Виталий.

Аслан только хмыкнул.

Он ничего не испытывал к этим людям, кроме брезгливости. Они оказались такими же слабаками, как он сам. Только ему хватает тямы признать, что не удержал удар, размазался, а они, похоже, гладят себя всем обществом анонимных алкоголиков. У алкоголиков, кстати, нет никаких других алкоголиков, у них только холодные руки и горячее сердце. А у родителей посаженных нет никакой мобильной группы психологического подкорма. Всё это — грязная подтирка, глупая разводка. И хорошо ещё, если они разводят себя сами.

— Женя сказала всё тебе здесь показать.

Аслан не возражал.

Они спустились на первый этаж в большую гостиную. Все окна в ней были забраны плотными тёмными шторами. Большие книжные стеллажи упирались в потолок. Рядом друг с другом, и напротив друг друга, и просто у стены стояло с десяток разнокалиберных стульев, а среди них был воткнут флипчарт — как и полагается, разрисованный синим маркером. Больше всего комната напоминала зал бизнес-тренингов, который располагался по соседству с бывшим Аслановым жильём. В этом некогда детском саду то и дело сдавали помещения под «Технологию взрывных продаж» и «12 секретов очистки бизнес-кармы». Аслану всегда было немного стыдно за тех взрослых бездельных людей, которых собирало это уникальное торговое предложение и которые, сбившись в кучу под картинками совят и зайчиков, разглядывали схемы оптимального взаимодействия или надували мыльные пузыри социально ответственного бизнеса.

Вот и сейчас.

— Это «изолятор», — пояснил Виталий, — здесь мы дежурим по очереди, сразу за всех наших. Сегодня вот я.

Изолятор? Аслан оглянулся, стараясь найти хоть что-нибудь в подтверждение этого опасного слова — и вдруг поймал важное отличие гостиной от бизнес-тренерских апартаментов. На дальней от лестницы стене — в окружении каких-то мини-полочек и гнутых подсвечников — висело то, что очень плохо клеилось к флипчарту: большая странная икона в серебре и золоте.

Виталий направился именно к ней. Деловито слил что-то из блюдечек, стоявших прямо перед иконой, в непрозрачную канистру. Открыл в стене дверцу, поменял канистру на другую точно такую же и, с силой несколько раз её тряхнув, принялся заполнять опустевшие тарелочки заново.

— Это змеиное молоко, — сказал он.

Аслан из этого понял чуть меньше, чем ничего.

— Ну, в основе оно козье, — улыбнулся скрипичный гений, повернувшись к Аслану, — тут две козы во дворе, но только не вздумай его пить, отравленное.

Аслан подошёл поближе к жаждущей молока иконе и обнаружил, что она запаяна в тонкий голубоватый пластик поверх оклада, весь исцарапанный и изрезанный. По окладу же змеился то ли рисунок, то ли надпись иероглифами, или, может, пляшущими человечками, как в «Шерлоке Холмсе». Вроде бы хвойные ветки соседствуют с чем-то вроде людей, чем-то вроде звёзд, чем-то похожим на беспалые руки.

Центральный образ напоминал те, что посвящены святому Христофору в его пёсьеголовой ипостаси. Только здесь голова была не собачья, а то ли кошачья, то ли кунья. Большие звериные глаза смотрели строго, но в то же время ободряюще. Бурая шерсть отливала благородным золотом. Бастокефал держал открытой левую ладонь с поднятым указательным пальцем, увенчанным длинным когтем оружейного отлива. Странный святой был облачён в синий военного кроя мундир с большими серебристыми погонами, на которые вместо звёздочек были посажены две крупные снежинки. В самом верху погона гнездился двуглавый орёл под короной. А в петлице были заметны щитомечи.

При всех приметах времени образ парадоксальным образом казался очень древним, чуть ли не византийским — дело было, видимо, в технике иконописи, вот брат Валерка сказал бы наверняка, он этим увлекался.

Пока Аслан рассматривал статусного бастокефала, Виталий споро расставлял блюдца на специальные крепления, окружавшие икону справа, слева, снизу и сверху.

— Не хочешь сам? — спросил он. — Это не обязательно, но мне, например, было бы спокойнее на твоём месте, а?

Аслан непонимающе нахмурился.

— А-а-а, — сообразил Виталий, — ты же ещё не знаешь процедуры. Простая. Надо капнуть капельку крови в молоко, это защитит твоих от прокурорских — до следующей перемены блюд.

Аслан вспомнил, как тётка мазала молоком оконные рамы и порог перед входной дверью. Вот, оказывается, что.

Виталий, не дождавшись никакой реакции Аслана, кивнул.

— Многие не сразу понимают. Я сам не верил, пока отец не показал. Не страшно.

Он действительно надрезал себе палец и выдавил немного крови — она не особенно хотела бежать — в блюдца.

— Порядок, — удовлетворённо заметил Виталий.

— Чья это икона? — спросил Аслан.

Виталий поджал губы.

— Мы не называем его