Желающих узнать о себе оказалось слишком много. Чтобы никому не было обидно, решили справиться у духов об охотничьем успехе, общем для всех.

Мужчины круглый год постреливают дичь и ставят ловушки в окрестных лесах. А два раза, весною и осенью, добытчики Элен собираются ватагами и уходят на большую охоту. Запас таежного мяса для всего населения долины лежит на ботурах. Раньше было, что чуть ли не вся дружина покидала заставу ради славного промысла. Но после несчастий Осени Бури на «лесные смотрины» стал отправляться небольшой отряд. Воины соблюдают в этом праве строгую очередность. Остальные продолжают нести караульную службу. Багалык же с той незабвенной осени не ходил ни разу – довольствовался стрельбой в почти каждодневном дозоре. Зверобои заранее обговаривают со сходом аймачных, в каких местах станут промышлять отряды, оставляя за собой метки на пройденных тропах. На всякий случай в заставе держат наготове быстрых лошадей, дабы предупредить охотников, если в долине произойдет что-то непредвиденное.

Трижды обведя косточкой вокруг головы, Долгунча что-то прошептала. Разбила шелестящий ворох налимьих останков на три холмика и начала отсчитывать от каждого понемногу, пока не осталось четыре костяшки. В этих, стало быть, и обитают наиболее сговорчивые сегодня духи.

Первый же бросок всех озадачил. Кости не напророчили дальнего пути. Упали рядком возле «дома» – средней горки.

– Все не так, – подосадовала Долгунча. – Ну-ка, парни, попробуйте вы.

Чиргэл вызвался, кинул и – вот уж диво! – костяшки легли точно так же. Чэбдик сменил брата. После его нарочито небрежного швырка замысловатый дух рыбы в третий раз собрал кости вместе. Встревоженные гадальщики ахнули и зашептались. В чем дело, почему закрылся охотничий путь? Духи вздумали пошутить?

Коль незримые заупрямились ответить на вопрос о дороге, Долгунча спросила об удаче. Кости мгновенно сложились в квадрат. Такова была головоломка духов, что, конечно, никак не состыковывалось с отсутствием дороги, ибо квадрат – высший знак промыслового везения!

Духи обманывали без зазрения совести. Судя по тому, что раз за разом изображали костяшки, выходило, будто люди набьют уймищу добычи, не выходя из собственных дворов. Кто ж в этакую несуразицу поверит?

– Пойдем домой, – тихо попросила брата Илинэ.

Он заартачился:

– Погоди, не прерывай на интересном!

– Тогда одна пойду, – пригрозила она и сердито прошипела ему в ухо: – На интересном, говоришь? Очень всем интересно любоваться, как безотрывно ты пялишься на Долгунчу!

Дьоллох вздрогнул и опустил глаза.

Шагая вслед за братом, Илинэ мучилась безответными вопросами. Как жалящие осы, набросились они на нее.

Что предвещали духи на оленьей лопатке, о чем силились предупредить? Отчего никто из девушек, даже внимательная Айана, не увидели на кости начертанного с ножом в груди человека-мужчину? Взаправду было или причудилось, что от бреши, пробитой огнем в обгорелом углу, в юрту устремился леденящий холод? Почему тайный знак был послан только ей, Илинэ?

А может… В голову тяжко рухнула догадка: не в огне ли все дело? Неужто он вновь открылся перед Илинэ, отчаянно и безуспешно пытаясь подсказать неведомое другим?

До шести весен она тайно дружила с огнем. Подолгу разговаривала с духом-хозяином, понимала почти все, о чем он нашептывал, и сама ему что-то рассказывала. А однажды матушка велела разжечь во дворе костер для приготовления суората. Илинэ собралась было достать из кошеля на поясе кресало, но вдруг, сама не зная зачем, сложила ладони чашкой и бездумно дунула в них. В руках весело занялся, горошиной солнца вспыхнул округлый, бело-золотой огонек! Ласковое тепло его ничуть не жгло пальцы, поглаживало их нежно, будто разогретой беличьей шкуркой. Илинэ все-таки испугалась, разъяла ладони, и странное пламя исчезло. Больше так не играла, а после, в растущих делах-заботах, забыла огненную речь.

…Ноги у невеликого ростом Дьоллоха длиннее обкраденного горбом туловища. Ступает крупно, два сестриных шажка против одного его шага. Остановишься, и не догнать. Ну, пускай. Зажав в подмышках рукавицы и мешок с рукодельем, Илинэ торопливо сложила ладони чашей и дунула. Раз, другой, третий… Не было огня.

Во весь дух помчалась за братом. И снова остановилась. Бег мешал сосредоточиться, вспомнить нечто… Очень важное, что тоже произошло сегодня, да забылось в стремительных событиях дня. Прижала ладони к вискам. Так… Утро, тетушка Урана, подаренный ею венец… Встреча с Атыном, странная просьба и обидная неприязнь в глазах… Нет, не то. Первый снег, Скала Удаганки, красота волшебного камня и ее, Илинэ, красота, по словам говорящего камня… Новый глаз Иллэ… Ох, сколько же, сколько всего! Волк, Болот, сваты от Кинтея, снова Болот… Вот оно! Вспомнила.

Болот нагнулся, почудилось – собрался обнять. Вынудил защититься рукой. Илинэ смотрела в его лицо очень близко и видела, какой он, при всем своем росте, совсем-совсем еще юный. Отпрянул и, кажется, сказал о рыщущих вокруг волках. А когда нырнул за изгородь и сел на коня, Илинэ узрела то, что запоздало потрясло ее лишь теперь.

Парень сидел в седле, высоко подняв голову, прямой и стройный, будто меч, вонзенный в землю. Широкие, гордо расправленные плечи его казались перекладиной рукояти. Не юнец с тонким золотистым пушком на подбородке, но великолепный человек-мужчина, обросший необычной для мужчин саха окладистой бородкой, с ног до головы облаченный в сверкающее воинское одеяние. Так странно преломились, сойдясь на всаднике, летящие снежинки и лучи на миг выглянувшего солнца. Из-под шапки сказочного ботура летело рыжее пламя волос, и весь он, вместе с конем и частью окружающего мира, был охвачен призрачным, бело-золотым огнем.

После снега крепко вдарил морозец. Лед на реках-озерах собрался ринуться вглубь, в уставшую супротивничать воду. Народ спешил с неводьбой, пока сонная рыба не легла на дно. Табыку из десяти бычьих шкур не пришлось извещать долго – все уже знали о мунгхе. С утра сдержанно гудящая толпа собралась у озера Аймачного, что в кёсе на север от долины. Это большое, спокойное озеро-бабушка, выстланное понизу толстым слоем сбитого ила, славилось легким дыханием чистой, мягкой воды.

Гуляки ветра еще не успели сровнять шершавые бугорки и складки, вылепленные стужей из застигнутых на бегу волн. Зимняя кожа озера сморщилась, словно бабушка успела постареть, печалясь о людях, не навещавших ее четыре весны. Столько времени нужно, чтобы дать главному жителю озера карасю вырасти и раздобреть после прошлой мунгхи.

Во всех озерах и протоках карась разный по обличью и вкусу. В ясных водах чешуя у него светлая и крупная, хвост прозрачен, а брюшко почти белое. От сытной ухи из такой рыбы прибавляется грудное молоко у кормилиц. В темных озерах водятся караси с черным ремнем по хребту. Их жаберные покрышки тверды, чешуя плотна и после чистки оставляет на рыбьей коже кровяные лунки. Черноспинных жарят впрок в коровьем жире, складывают в туеса и наглухо заливают маслом. А в озере, избранном нынче для мунгхи, с его ласковой водой, карась особый – длиной с пол-локтя, округлый с боков. Каждая чешуйка как ноготь большого пальца мужчины и окрашена серебром с позолотой. Подобных карасей уважительно зовут «аймачными». Им озеро и обязано своим именем.