Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Уж он-то, разлюбезный ваш, подлинно только о выгоде печется, – фыркнула длиннокосая. – Слыхала я, что намерен присвататься к Само́не, стадом оленьим обзавестись!
Шалуньи на время примолкли. Илинэ перевела занявшийся дух.
Имя Самоны, дочери старейшины дружественного кочевья тонготов, из посиделок в посиделки вертелось на язычках девиц и молодаек Элен. Да и как не вертеться, если отец брал девушку с собой на все соглашения, свадьбы и праздники, куда его часто приглашали. А была она славна такой красотой, что большинство мужчин старше пятнадцати весен, увидев ее, превращались в слабых, лихорадочных созданий. Становились как жеребцы, отравленные черным хвощом!
Брови у Самоны собольи, глаза – две ночи, сулящие высокое счастье, смех с колокольцами, шея белая, как новая березовая коновязь… Тут бы Дьоллоха с его умением плести узорочье слов! Не зря мать девушки, родом из одулларского племени, назвала дочь на своем языке Самоной, что значит Особенная.
– Одна знакомая тонготка матушке моей сказывала, что Самоне близнецы нашего старейшины по нраву пришлись, – быстро прошептала, зардевшись, Мэника́, ровесница Айаны.
– А ты бы, болтушка, поменьше пустомелила, – укоротила маловёсную сплетницу Долгунча.
Но раз уж задели двойнят, как по ним не пройтись?
– Кто из них приглянулся-то, или сразу оба? – хихикнула веснушчатая.
– Ох, повезет Самоне, – развеселились девушки. – Чэбдик с левой стороны начнет целовать, Чиргэл – с правой!
– Жребий кинут: одному – поцелуй, другому – от ворот поворот!
– Если мужчинам позволено брать по нескольку жен, отчего женщинам хотя бы двоих мужей нельзя?
– А ты, умница, присоветуй!
– Может, Самона станет первой многомужницей – возьмет Чиргэла старшим супругом, а Чэбдика баджей! – хохотали нескромные…
Айана не заступалась за братьев, смеялась со всеми. Хотя смешно ей, Илинэ знала, нисколько не было. Из-за тонготской красавицы у близнецов, о которых присловье ходило: «Если одного нет – другой не ест, если второй запоздает – первый не спит», недавно начались крупные разногласия.
За смехом и щебетом девушки чуть не пропустили выход девы Луны. А она уже во всей красе выплыла из-под облака – круглая, ровная, без единой щербинки в краях.
Долгунча велела вынуть припасенные гадальные кости – вычищенные набело левые лопатки двухвёсных оленей и кабарог. Посчитались, и выпало первой Айане.
Пылающие угли нагребли в большую глиняную мису, приткнули ее к шестку. Дух – хозяин огня свяжется с другими духами и божествами, вычертит на лопатке путь жениха и расскажет о его корнях. Угостишь хорошенько, так раздобрится и о будущем шепнет.
Айана положила на угли кость. Раздула их, прикрываясь ладонью от летящего пепла, и обрызгала сбоку маслом.
– Ведаешь ты обо всем, мудрый хозяин-дух. Спросить у тебя хочу! Скажи, откуда придет мой суженый? В юные луны открой красивый грядущий путь!
Долгунча с улыбкой смотрела на смуглую, худенькую девочку. Она годилась ей в дочери. Ни для кого не было секретом затянувшееся увлечение Айаны молодым певцом.
«Пусть будет малышке счастье, если и впрямь сам Дилга направил стрелу любви, – искренне пожелала Долгунча. Вздохнула, сочувствуя: – Трудно придется девахе. Искушенный джогуром никого, ничего не ставит выше своего дара…»
Возбужденные гадальщицы сгрудились над углями, знойно дымящими в пасти камелька. Илинэ пристроилась на корточках рядом с Айаной.
Наконец оленья лопатка прожарилась, треснула посередине. Широкая трещина обозначала саму хозяйку кости, большие и мелкие веточки – близкую родню. Затаив дыхание, девушки поджидали, когда сверху на конце трещины выступит петля. С какой стороны начнет закругляться, оттуда приедут сваты.
Лопатка тонко похрустывала. Петля, к Айаниному огорчению, все не показывалась. Илинэ же обратила внимание на крохотные стрелки, что навострились на верхних ветвях. Это могло быть знамением неприятностей, ждущих семью старейшины. Если не сказать хуже… И руки стиснулись от ужаса! Не поверив себе, Илинэ потерла глаза, но рисунок стал только четче: в верхнем левом, почерневшем углу открылась выжженная углем брешь. Под нею ясно проступило изображение лежащего человека… с ножом в груди!
Прикушенный палец сдержал крик… Что же делать, что делать?! Надо действовать скорее, пока пророчество, начертанное правдивым огнем, не высмотрели остальные!
Не найдя ничего лучше, Илинэ выпалила первое, что явилось в смятенную голову:
– Мышь!
Поднялся переполох, гадальщицы прыснули в разные стороны. Илинэ вскочила и, задев коленями гадальную мису, опрокинула ее. Выжаренная кость разлетелась в прах, горячая миса – в осколки… Девушки кинулись тушить раскатившиеся угли, лить на них воду. Айана в странном оцепенении продолжала сидеть у шестка. Кто-то стряхнул искры с ее начавшего тлеть подола. Она подняла голову:
– Зачем ты так сделала?
– Прости, – Илинэ обняла подружку. – Показалось, будто что-то по ноге пробежало.
– В торбазах-то? – усомнилась Айана.
– Ну да, – соврала Илинэ, качнула торбазком и беспомощно оглянулась в поисках поддержки. – Мышь пропищала… Неужто никто не слышал?
– Ой, кажется, я слышала! – подтвердила Мэника. – Мышка, похоже, и по моей ноге промчалась!
– Чуть пожар не пустили, – покачала головой веснушчатая.
– Мису раскокали, на чем гадать теперь будем?
– Съела бы вас, что ли, эта мышка?
– А вдруг она бешеная? – защищалась Мэника.
Илинэ посмотрела на впечатлительную девчонку с благодарностью.
Настырная Айана, не обращая ни на кого внимания, не отставала:
– Скажи честно: ты что-то плохое заметила?
– Нет, ничего, – вновь солгала Илинэ. Притянула упрямую к себе, чтобы та не видела ее лица: – Я ж не нарочно!
– Там было стрелки проклюнулись…
– Ай, глупая я! – громко вскричала хозяйка. – У меня же в камельке остался железный котел!
– Ну так что?
– Железо над костями довлеет, – объяснила Долгунча. – Дух огня отвлекается на него и чертит что попало. А мышей в самом деле полна юрта. Аж с потолка иной раз сигают. Вот уж верно говорят: «Одиночка дом везет, как корова седло». Когда парни придут, попрошу их ловушки скоренько смастерить. Не то, того и гляди, в постель мою девичью залезет какой-нибудь серенький жеребчик с длинным хвостом!
Хозяйка расхохоталась и завопила над яствами, сложенными в середине стола:
– Шух! Шух, мышки! Прочь, несытые твари, прочь!
Пока прогорали дрова для новых углей, девушки решили поесть. Развернули, кто что принес, ахнули: пир горой!
Долгунча плеснула в чашки кипятка с сушеной княженикой. Острые молодые зубы жевали лакомую жеребячью грудинку, белую колбасу с душистым луком и размороженные, подмякшие брусочки молочной пенки, а язычки вновь бойко затрепыхались, продолжая суды-пересуды. Та, что давеча начала разговор о Кинтее, подмигнула заговорщицки: