— Где? — невольно вырвалось у меня. Я настолько был ошарашен этой новостью, что даже не возразил, что, вообще-то, не прохлаждался эти два дня, а выполнял указание самого подполковника.

— Сказал бы я тебе — где! — прорычал Герасимов. — Да воспитание не позволяет!

Я проглотил слюну и повторил уже тверже:

— Где нашли?

— За городом, на… — ответил Герасимов. — У обочины дороги! Мертвым, — уточнил он. — В общем, подробности узнаешь из материалов и у экспертов.

— Подождите. — Я все еще не понимал. — А почему вообще решили, что это Скоробогатов? Его что, опознали?

Подполковник посмотрел на меня как на умственно отсталого.

— Потому что у него, Синицын, документы при себе были, ясно? Водительские права и паспорт! Сознательные граждане всегда с собой документы носят… — И подполковник тем временем продолжал вещать: — Так что теперь тебе, Синицын, не исчезновение раскрывать, а у-бий-ство! Ясно?

— Не совсем, — признался я. — Почему именно убийство? А не несчастный случай, к примеру?

— Ты еще на самоубийство понадейся! — хохотнул Герасимов, видимо, считая эту реплику удачной шуткой. — Я сказал — все подробности у экспертов! Тогда сам поймешь! Короче, Синицын, докладывай, что успел наработать и какие у тебя дальнейшие соображения! — потребовал подполковник и сложил руки на груди, приготовившись слушать.

— Я собирался разрабатывать версию с человеком по фамилии Астахов, — начал я, быстро воспроизводя в памяти то, чем занимался до отправления на штрафные работы к Сыромятникову.

— Ты его два дня разрабатывал! — не удержался и тут же перебил меня Герасимов — он вообще плохо умел слушать.

— Я же не виноват, что он куда-то запропастился! — попытался защититься я и быстро перешел к следующему моменту, пока Герасимов не обвинил меня в исчезновении кандидата в депутаты. — И есть еще толстый незнакомец, который приезжал в офис Скоробогатова, — продолжил я, стараясь игнорировать язвительность подполковника.

— И ты до сих пор не знаешь, кто он! — подытожил тот.

— Так никто же его не опознал! — сказал я в свое оправдание. — Откуда же я могу знать?

— Обязан был знать! Обязан, на…! Ты на то здесь и поставлен, чтобы все узнавать, ясно, на…?

Я не стал отвечать, а вместо этого внес конструктивное предложение:

— Надо бы позвонить и выяснить, не появился ли Астахов.

— Так звони, на…! — рявкнул Герасимов.

Я поспешно достал из кармана свой сотовый и набрал домашний номер кандидата в депутаты, который, по счастью, запомнил наизусть, так как он был легким. Номера сотового Астахова у меня не было, а спрашивать его у жены я не решился. Торопливо поздоровавшись, я спросил, можно ли мне услышать Игоря Кирилловича. Супруга сообщила, что, к сожалению, тот сейчас находится на работе и будет только вечером, но я был и этому рад, поскольку данная новость означала, что Астахов хотя бы жив-здоров, в чем я, признаться, уже начал сомневаться после того, как узнал о смерти Скоробогатова.

Это я и сообщил Герасимову. Тот нахмурился и сказал:

— Значит, вечером отправляйся к нему домой! А пока занимайся материалами об убийстве! Семье сообщи о трагедии! И пусть опознают его в нашем морге официально! Все, на…!

И с этими словами подполковник отпустил нас, после чего я направился искать Михаила Черновицкого.

— Синицын! — послышался сзади знакомый скрип, а затем резкий кашель, которые могли принадлежать только одному человеку. Так оно и оказалось — ко мне маршировал своей походкой старого солдата сам Михаил Степанович.

— Здорово, — протянул я ему руку, и Михаил пожал ее с каким-то сомнением. Так он делал всякий раз, словно боялся чем-то заразиться. И мне всегда было любопытно — это относится только ко мне или Черновицкий так здоровается абсолютно со всеми, как будто подозревает в чесотке?

Михаил явно был не в духе. Впрочем, это вообще было ему свойственно и даже в какой-то степени роднило с подполковником Герасимовым. По лицу Михаила я понял, что ничего хорошего он мне не сообщит. Так оно и случилось. Правда, в течение первой минуты разговора он выложил мне все свои проблемы, думая, видимо, что я в этот понедельник склонен к сопереживанию и состраданию. Проблемы Черновицкого заключались, однако, в основном в неполадках его автомобиля. Далее следовали напряги с женой, которая, по уверениям Михаила, была дурой. И наконец, венчала все нехватка денег.

— Привет, — проскрипел эксперт, протягивая мне какие-то бумаги. — Вот, для тебя подготовил. Это по делу Скоробогатова.

— Михаил, ты мне сразу скажи — там действительно убийство? — спросил я.

— Прочитаешь — поймешь, — ответил Черновицкий, ухмыльнувшись.

— Да ты что, с подполковником Герасимовым сговорился, что ли? — начал я злиться.

— Боюсь, с ним договориться о чем бы то ни было мне никогда не светит, — вздохнул Михаил. — А вообще, определять, убийство там или что — это твоя работа! Но от себя могу сказать — скорее всего, да. Во всяком случае, умер он явно не в том месте, где его нашли. А трупы сами ходить не умеют. Это я тебе уже как профессионал заявляю, — усмехнулся эксперт.

— Пошел ты, — отмахнулся я от него, взял бумаги и хотел уже пойти по своим делам, как Михаил остановил меня:

— Подожди, это еще не все!

Далее Черновицкий с потаенной радостью сообщил мне, что ничего нарыть в уликах в офисе «Дионис» ему не удалось — мол, не только у него все плохо, а теперь вот и Синицыну придется несладко без улик преступление раскрывать!

— Рюмки чистые. Только спиртное, — резюмировал он. — А разводы — это следы губной помады, скорее всего, этой Арцыхевич, бухгалтерши.

Я развел руками, не став обижаться на эту вредину, поскольку давно привык, и прошел в дежурку, где взял еще и материалы по обнаружению трупа Скоробогатова. После чего прошел в свой кабинет. На столе уже лежал фоторобот, составленный по показаниям Игоря Сергеева. Человек, который приходил к Скоробогатову той ночью, выглядел внушительно. Это был мордастый круглолицый мужик, облагороженный, правда, интеллигентной бородкой.

Я прочитал материалы. Согласно им, Скоробогатов скончался от черепно-мозговой травмы, полученной при падении. На теле его также были обнаружены множественные ссадины и кровоподтеки. Однозначного вывода, что его сбила машина, из заключения не следовало, но он напрашивался сам собой, судя по характеру травм. Кроме того, сообщалось, что одет Скоробогатов был в брюки и тонкую рубашку, что заставило меня насторожиться: в начале октября он должен был быть облачен как минимум в пиджак или ветровку. Я принял это к сведению и отложил материалы в сторону, побарабанил по столу пальцами. Что делать дальше? Ехать домой к Скоробогатовым и предъявлять фоторобот для опознания? А заодно и сообщать новость о смерти? Или для начала предъявить этот портрет коллегам Скоробогатова, то бишь Голубицыну и Арцыхевич?