– Вот он, мой собственный бочонок пива, – говорит он, вытаскивая одну бадью. – Пузыриться здесь уже несколько недель.

Я заглядываю внутрь. Сахаристое, пенное пиво, сброженное в пластиковой бадье среди простыней, полотенец и трусов, жары, пара и влаги.

Мы устраиваемся в оранжерее, в глубине дома, пьем пиво, любуемся полями, вид пасущихся коров и овец успокаивает нас.

– Поверить не могу, что ты делаешь пиво в сушилке, – говорю я хохоча и делаю глоток. На вкус прогорклое. Как грязные носки и плавящийся пластик.

– Ничего, привыкнешь, – говорит он, заметив мою реакцию. – Первая партия взорвалась и перепачкала всю мою одежду и простыни.

Я вздыхаю с облегчением. Теперь понятно, откуда в доме этот запах. Может, он все-таки в порядке? Мои переживания постепенно испаряются в пивном дурмане.

– Хорошо, что ты дома, дорогая.

– Хорошо быть дома, пап.

Так мы и сидим, вместе, иногда перебрасываемся парой слов, но в основном в умиротворяющей, уютной тишине, смотрим на закат, а когда темнеет, на звезды, пока обе бадьи не опустели и все мои тревоги как рукой сняло.

Ночью я просыпаюсь от стука. Папа в музыкальной комнате, в своих мешковатых боксерах и белой футболке. Он склонился над открытым роялем, будто изучает двигатель машины.

– Пап, что случилось?

– Они здесь.

– Кто?

– Мыши. – Он нажимает на клавишу снова и снова, на одну и ту же.

Он не шутит. Чувствую себя словно на чаепитии у Безумного Шляпника, только все совсем не так, как хотелось бы. Во-первых, все взаправду. И это мой папа. Бессвязные бормотания. Может, он еще спит или ходит во сне. У него ошарашенный, заспанный взгляд, будто мысленно он не здесь.

– Пап, иди спать. Поздно. Поищем их утром. Вызовем службу борьбы с вредителями.

– Я слышу, как они скребутся, – бормочет он, затем уходит к себе в комнату.

Как только я просыпаюсь, в десять утра, я встаю и иду в магазин. Вчера я купила кое-что из продуктов, но холодильник уже пустой, завтракать нечем, а я голодная. Голова гудит, но не от голода, а от плохого домашнего пива и бессонной ночи. Я еще долго лежала без сна после папиных ночных похождений и с трудом заснула только под птичье пение. Обычно я беру папину машину, но сейчас это невозможно из-за нашествия крыс. Мне очень хочется попробовать завести машину и проверить, что там происходит на самом деле, но не хочу рисковать. Моя вторая задача – зайти к Джерри и расспросить его про машину и крыс. Детектив Веснушка снова на задании. Если папа все напридумывал, то мне придется решать действительно серьезную проблему.

Папа всегда был склонен к восторженности и театральности. Он у меня эксцентричный. Не старается соответствовать чужому поведению или ожиданиям, и это хорошо, он всегда мыслил независимо, уникально, на мой взгляд, очень даже интересно, и делился своим мнением без тени смущения. Но это поведение ни на что не похоже. Крысы в двигателе, мыши в рояле – это уже не новая любопытная теория, а бессмыслица какая-то.

Наш дом в десяти минутах ходьбы от Мейн-стрит, утро ясное, но туманное, над островом висит легкая дымка. Скоро она испарится – раз, и исчезнет, будто волшебник сорвет свой шелковый платок, явив миру красоту острова. Ветерок нагнал тучи, и я промокла больше, чем ожидала. Теплый дождик – так мы его называем. Ничего страшного, я люблю гулять под дождем, под таким вот невидимым дождем, он всегда давал мне ощущение свободы. Он освежил мою гудящую голову, остудил мои беспокойные мысли, хотя он и курчавит мои волосы.

В порту уже выстроилась очередь машин в ожидании парома, который возвращается к берегу, наверное, первый на сегодня, и он уже переполнен машинами. Туристический сезон. Любимое время года для всех, у кого есть свой бизнес. Остров кипит жизнью на пасхальные выходные, и перед гостиницей «Роял Валентия» полным ходом идет подготовка к полумарафону «Непобедимый» и забегу на десять километров.

Я закупаюсь в магазине на сегодня и на завтрашний воскресный пасхальный ужин. Мы не религиозны, но поесть мы любим и рады любому поводу накрыть вкусный стол. Папа купил баранину у Несси, фермера, который живет за нашим домом, и не удивлюсь, что именно туда убежал его дорогой дружочек ягненочек. Если вообще был ягненочек. Покупки оттягивают мне руку, но до гаража Джерри совсем недалеко. Проблема в том, что его бизнес расположен в его же доме, где живет его дочь Мэрион. Мэрион, которая недавно открыла парикмахерскую и забеременела от моего бывшего парня и первой любви. Не хотелось бы с ней столкнуться, но мне нужно позаботиться о папе, и, если повезет, я вообще не увижусь с ней.

Я иду по подъездной дороге. Дом справа, гараж слева. Здесь стоят машины на разном этапе жизненного цикла, некоторые ржавые и без колес, похоже, это их последнее пристанище. Сразу и не догадаешься, что у Джерри водятся деньги; судя по его поведению и словам, ему вообще все равно, но папа всегда говорил, что он такой скряга, даже шкурки от апельсинов не выбрасывает. Здесь ничего не поменялось; тот же дом, в котором я играла почти каждый день в детстве. Где оставалась с ночевкой. Мэрион и я любили устраивать приключения в этих машинах. Прятались между ними, крались, как шпионы, переговаривались по рации, садились за руль и представляли, что мчимся на предельной скорости, спасаясь от злодеев, или падали на капот, будто в нас попали из пистолета. Думаю, здесь еще найдутся те самые машины, в которые мы играли, их до сих пор не спрессовали. Все без изменений, кроме вывески – «Парикмахерская Мэрион». Она мечтала об этом. И добилась своего.

Я обхожу дом стороной и иду прямиков в сарай, где устроен гараж. Два крошечных терьера выбегают мне навстречу. Ветчина и Сыр или Арахисовое масло и Джем – забыла их имена. Они меня тоже не помнят и тявкают у моих ног, колотясь головой о мои качающиеся пакеты, стараясь запрыгнуть на меня. Двери гаража заперты, очень жаль. Надо было догадаться, что он не работает на пасхальные праздники.

Кто-то стоит у окна на первом этаже дома. Черт, меня заметили. Я разворачиваюсь и начинаю петлять между ржавыми машинами к выходу, тявканье собак меня выдает.

– Аллегра Берд, это ты? – раздается голос Мэрион, и мне хочется лечь на землю и умереть, как эти старые ржавые автомобили. Сжаться в комочек, признать свое поражение – лишь бы никогда не видеть ее. На самом деле я разлюбила Джейми задолго до того, как уехала на «другой остров», если это и была настоящая любовь, но я все равно ненавижу и ее и его – как им только совести хватило!

– Ревень, фу, – говорит она, ее голос приближается. – Кремчик, пошел вон.

Мэрион спускается с крыльца и идет ко мне через лабиринт машин. Я выхожу из своего укрытия, чувствую себя глупо.

– А, Мэрион. Привет.

– Ты что здесь делаешь?

Она плотно закутана в кардиган, придерживает его на животе, скрестив руки. Я представляю себе округлившийся живот, хотя его еще нет, слишком рано, она всего-то на восьмой неделе, малыш, наверное, не больше таблетки экстези. Циклоп доставал их для нас, принимал их сам, когда работал диджеем, и продавал. На меня они почти не действовали; так, легкая эйфория, но Джейми получал особое удовольствие от физических прикосновений, поэтому он их обожал. Зато у меня бывали минуты ясной сосредоточенности, и как раз в такие минуты, пока моя рука была в штанах Джейми, я планировала свой отъезд из Валентии. Обдумывала следующую цель. В общем, я никогда не заслуживала его.