Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Снимки моих животных?
– Ваших животных и вас самого, если согласитесь мне позировать.
Змеевод огладил бороду.
– Хм… Хм… Может, я и не прочь. Но это все равно ничего не меняет. Я не продам животных Финчу.
– Понимаю. А что, если бы я попросил продать их мне?
Эразмус сощурился, и его губы медленно растянулись в улыбке.
– Тогда, пожалуй, нам и удалось бы столковаться. Но послушайте, Гилфорд Лоу, есть еще один момент. Змеи перевезут ваши лодки через водопады, и вам, возможно, удастся добраться по реке до самого Бодензее, но если хотите использовать их в Альпах, вам понадобится человек, который перегонит их от водопадов до озера.
– Вы могли бы это сделать?
– Мне уже доводилось. Тут зимуют многие стада. Собственно, так я и обзавелся большей частью поголовья. Я готов выполнить для вас эту работенку – не забесплатно, разумеется.
– Я не уполномочен вести переговоры, Эразмус.
– Чушь собачья! Давайте обсудим условия. А уж потом будете договариваться с казначейством, или что там полагается делать.
– Ну ладно… Только позвольте задать еще один вопрос.
– Что еще за вопрос?
– Вы не согласитесь расстаться с номером «Аргоси», который стоит у вас на полке?
– А? Ну уж нет! Разве только у вас найдется что-нибудь интересное на обмен.
Что ж, подумал Гилфорд, буду надеяться, что доктор Фарр не хватится своего экземпляра «Ноевой геогнозии».
Ферма Эразмуса за Рейнфельденом. Крааль, меховые змеи. Эразмус со своим стадом. На северо-западе сгущаются грозовые облака; Том Комптон предсказывает дождь.
Постскриптум. С помощью «марсианских мулов» мы сможем перетащить наши складные моторки – удобные легкие конструкции из белого дуба и мичиганской сосны, шестнадцатифутовые, с водонепроницаемыми хранилищами и съемными скегами, – и как только каскад останется позади, добраться по Рейну до самого озера Констанц (Эразмус называет его Бодензее). Все, что мы успели собрать и записать на сегодняшний день, поплывет обратно в Дж-вилль на «Вестоне».
Престон Финч, кажется, возмущен моим договором с Эразмусом – взирает на меня из-под полей своего пробкового шлема с видом разгневанного Иеговы, – зато мне, похоже, удалось произвести впечатление на Тома Комптона: по крайней мере, в последнее время он разговаривает со мной, а не просто терпит мое присутствие из уважения к Салливану. Даже предложил затянуться из этой его кошмарной замусоленной трубки, от чего я вежливо отказался, хотя, возможно, это возвратило нас в исходную точку – он взял обыкновение трясти у меня перед носом клеенчатым мешочком с сушеными листьями и смеяться самым нелестным образом.
Мы выдвигаемся утром, если погода не подведет. Дом кажется далеким, как никогда, а все вокруг день ото дня становится более и более странным.
Каролина приспособилась к ритму жизни в доме дяди Джереда, хотя этот ритм и казался ей странным. Как это было и с Лондоном, и с большей частью всего мира, дом дяди вызывал ощущение чего-то непостоянного. У Джереда не было четкого распорядка дня. Нередко он оставлял вместо себя в лавке Алису, а в последнее время все чаще и саму Каролину. Она научилась разбираться в гайках и болтах, в ручных лебедках, гвоздях и негашеной извести. А еще ее умеренно занимала загадка Колина Уотсона, который ночевал на топчане на складе и то исчезал, то вновь появлялся, точно беспокойный дух. Время от времени он присутствовал за ужином и был безупречно вежлив, но примерно так же разговорчив, как камень. Худой до костлявости и неизменно умеренный в еде, для солдата он поразительно легко краснел. Застольные разговоры Джереда иной раз были грубоваты.
Лили достаточно быстро привыкла к новой обстановке, чего нельзя было сказать об отсутствии отца. Малышка все еще спрашивала время от времени, где папа.
– На том берегу Ла-Манша, – отвечала Каролина, – где раньше никто не бывал.
– А с ним ничего не случится?
– Конечно нет. Он очень храбрый.
Чаще всего Лили спрашивала про отца, когда наступало время ложиться спать. Перед сном Гилфорд всегда читал ей, и этот ритуал вызывал у Каролины безотчетную легкую ревность. Гилфорд читал дочери так самозабвенно, что Каролина просто-напросто не могла с ним тягаться. Отчасти и потому, что была не в силах побороть в себе инстинктивное недоверие к книжкам, которые нравились Лили, с их нездоровым акцентом на волшебных существах и чудовищах. Однако на время отсутствия мужа Каролина все же взяла эту обязанность на себя и старалась исполнять со всем возможным воодушевлением. Лили нужна была сказка, чтобы полностью расслабиться, отбросить настороженность и уснуть.
Каролина завидовала дочери. Ее саму беспокойные мысли нередко одолевали чуть ли не до рассвета.
Летние ночи были теплыми, а воздух полнился ароматами – их, хоть и непривычных, едва ли можно было назвать неприятными. Джеред объяснил, что некоторые местные растения цветут только по ночам. Каролина рисовала в воображении невиданные маки с дурманящим ароматом. Она стала на ночь оставлять окно спальни приоткрытым, и напоенный цветочными запахами ветерок ласкал ее лицо. И спалось ей теперь лучше.
Но на излете июля, когда бессонница добралась до Лили, стало понятно, что в доме Джереда что-то переменилось.
Лили с темными кругами под глазами. Лили, вяло ковыряющая по утрам завтрак. Лили, молчаливая и угрюмая за ужином, старающаяся держаться подальше от Каролининого дяди.
Каролина поймала себя на том, что не может спросить дочку, в чем дело. Боится узнать, что и в самом деле что-то не так, что назрел очередной кризис. Однажды теплым вечером, после очередной главы «про Дороти», как Лили называла все эти похожие друг на друга сказки, когда малышка все еще беспокойно ворочалась с боку на бок, Каролина все-таки собралась с духом.
Девочка натянула одеяло на подбородок:
– Они будят меня, когда ругаются.
– Кто «они», Лили?
– Тетя Алиса и дядя Джеред.
Каролине не хотелось в это верить. Лили, наверное, слышала чьи-то чужие голоса, возможно, с улицы.
Но окошко в комнате Лили было размером едва ли не с почтовую марку и выходило в глухой переулок за домом, а не на улицу. Кладовку в глубине коридора Джеред переделал в крохотную, но уютную спаленку для внучатой племянницы. Здесь было достаточно места для девочки, плюшевого медвежонка, книжки и матери – чтобы та могла посидеть с Лили и почитать перед сном.
Но от спальни Джереда и Алисы эту каморку отделяла одна-единственная стена, а стены в этом доме были не сказать что толстыми. Выходит, Джеред с Алисой ссорятся по ночам, думая, что их никто не слышит? Каролине они казались довольно счастливой семьей… Да, возможно, слегка разобщенной (каждый живет в своем коконе, как это нередко случается у пожилых пар), но в целом довольной жизнью. Вряд ли супруги часто ссорились раньше, иначе Лили пожаловалась бы, ну или это стало бы понятно по ее поведению.