Сначала я прошлась по Вересковому Саду, где голубели позднецветы. Они будто впитали в себя спокойствие тихого вечера. Мама любила это место — лиловый вереск напоминал ей о лавандовых полях ее детства. Я часто бывала здесь, когда работала над курсовой. Тут я ощущала особую близость к матери, однако теперь о безмятежности можно было забыть.

Слова Уилла прозвучали совершенно дико. Но вдруг в этой легенде есть зерно правды? Почему мама утаила от меня столь важные подробности? В таком случае, она скрывала свою истинную сущность. Наверняка, Хьюз лгал. Но для чего же он сочинил такую историю? Могла ли она хотя бы отчасти быть реальна?

Я поднялась к флагштоку над Линден-Террас — самой высокой природной точке города. Там катались на скейтбордах подростки в футболках с длинными рукавами и спущенных ниже пояса джинсах. Ребята вежливо пропустили меня, и я приблизилась к каменному парапету, откуда открывалась городская панорама. На юге темнели грозовые облака, собиравшиеся над небоскребами Манхэттена, на севере возвышалась башня Клойстерс, и алый свет на ее вершине сиял, как огонь маяка.

«Я всегда буду присматривать за тобой, Маргарита», — порой говорила моя мама. При этом она произносила мое имя по-французски, но называла меня «Ма гарет» — то есть «моя Сторожевая Башня». Знала ли она историю своего рода? Собиралась ли поведать мне ее? Или не успела?

Я устремила взгляд на башню. Что, если она даст мне ответ? Моя мать несколько лет подряд занималась научными исследованиями в Клойстерс, когда готовилась к защите диссертации на степень магистра в Барнарде. Она свела знакомство со многими здешними кураторами и библиотекарями. А когда я изучала ювелирный дизайн, меня консультировал один библиотекарь — ее бывший приятель — доктор Эдгар Толберт, специалист по французской средневековой иконологии. Работает ли он в музее до сих пор? Надо бы проверить… Возможно, моя мама интересовалась башней.

Я понимала, что даже если найду историческое обоснование для россказней Уилла Хьюза, то ни на йоту не сумею приблизиться к спасению отца. Однако что-то заставило меня направиться к дорожке, ведущей к Клойстерс. «Сегодня, — подумала я, — день испытания моей веры в обоих родителей».

Когда я собиралась покинуть площадку с флагштоком, то заметила, что скейтбордистов уже нет, но появился очередной незнакомец — мужчина в красной толстовке с капюшоном. Он таращился на меня. Ну, по крайней мере, стоял ко мне лицом. Капюшон он надвинул низко на лоб, и его глаза терялись в полумраке. Я решила, что он не опасен, но мне стало как-то неуютно.

Тропа к Клойстерс оказалась почти безлюдной. Не вернуться ли и не выйти ли из парка около Маргарет Корбин-Серкл? Но тогда я упущу шанс побеседовать с доктором Толбертом. Я обернулась… тип в красной толстовке шагал примерно в двадцати футах позади меня.

Я увеличила скорость. Теперь я мчалась к лужайкам, окружавшим Клойстерс, где прогуливалось несколько горожан. Приблизившись, я поняла, что все они покидают музей и расходятся в разные стороны. Куда же мне деваться? И как я избавлюсь от своего преследователя? Когда я поравнялась с главным входом, охранник заявил мне, что музей закрывается через пятнадцать минут.

— Я — друг доктора Эдгара Толберта, библиотекаря, — выпалила я, тяжело дыша. — Я просто хотела встретиться с ним. Вы не знаете, он еще здесь?

Охранник улыбнулся.

— Доктор Толберт всегда уходит домой последним. По-моему, сейчас он ведет экскурсию. Прошу вас.

Но прежде чем войти, я обернулась. Мужчина исчез.

Я поднялась по сводчатому переходу к главному вестибюлю и сказала служащему, что ищу доктора Толберта. Он направил меня в клостер Кукса. Я пробежала по романскому залу и миновала арочный вход, по обе стороны от которого стояли статуи львов на задних лапах. Я сразу увидела доктора Толберта во внутреннем дворике. Его белоснежная грива, венчавшая царственное лицо, не позволяла спутать его ни с кем. Он действительно вел экскурсию с группой посетителей. В этот момент он показывал им фигуру, вытесанную на вершине одной из колонн, поддерживающих мраморную аркаду. Я села на невысокую стену, ограждавшую сад. Меня порадовала возможность отдохнуть и отдышаться. И что я запаниковала? Хотя глупо было шататься по парку в сумерках. Очевидно, я наткнулась на обычного бродягу, который промышлял воровством. А тут и я подвернулась — расстроенная одинокая девица в безлюдном месте. Но, скорей всего, он убрался восвояси.

Я сделала глубокий вдох и внимательно обвела клостер глазами. Я прямо жаждала впитать покой моего нового окружения. В конце концов, сюда для молитвы приходили монахи. Когда-то клостер являлся частью бенедиктинского монастыря двенадцатого века. Даже переехав в нью-йоркский музейный комплекс, он сохранил древнее умиротворение. Последние лучи закатного солнца наполняли внутренний двор, словно мед — каменную чашу. От главного сада аркаду отделяла стеклянная стена, но изгородь все же нагрелась. Я прижалась спиной к прозрачной поверхности и стала рассматривать фигуры, вырезанные на колоннах. Фантастические звери пожирали других животных и людей. Я вспомнила из курса истории искусств, что сюжеты представляли собой борьбу добра и зла. Так монахи не забывали, что они должны всегда быть бдительны к действиям сил тьмы. Но в битвах мраморных существ верх одерживало зло.

— Самое впечатляющее собрание жутких зверей украшает эту арку из французской Нарбонны,[33]— донесся до меня голос доктора Толберта.

Экскурсанты собрались под экспонатом, а мистер Толберт начал перечислять и описывать разных мифических тварей, изображенных на камне. Когда он назвал грифона, гарпию и кентавра, кончик его трости прикоснулся к первой фигуре с левой стороны арки. Внезапно маленький мальчик отделился от группы. Доктор Толберт заговорил громче, чтобы привлечь внимание.

— А вот чудовище, явившееся прямо из ваших страшных снов!

Ребенок обернулся и застыл.

— Перед вами мантикора — создание с туловищем льва, лицом человека, горящими красными глазами, тремя рядами зубов и хвостом, который заканчивается ядовитым жалом. Мантикора прыгает, как лев, и когти у нее такие же острые. — Доктор Толберт наклонился к мальчику. Тот вытаращил глаза. — Но у мантикоры красивый голос — он подобен чудесной флейте. Не позволяйте ей убаюкать вас своей песней, ведь чудовище любит питаться человеческим мясом.

— Как зомби! — выпалил ребенок, ежась от страха и восторга.

Взрослые рассмеялись, и Толберт их отпустил. Я дождалась, пока мы останемся вдвоем, и лишь тогда подошла к библиотекарю.

— Маргарет Джеймс! — нараспев произнес он, обнял меня за плечо, притянул к себе и поцеловал в щеку. А когда отстранился, то я заметила, что его голубые глаза стали водянистыми. — Ах, ты с каждым днем становишься все более похожей на мать. А я сегодня думал о ней… но почему же?

— Вы читали статью в «Times» об ограблении галереи? — предположила я.