— Погодите, а какой этаж? — крикнула я, но увидела, что никакой панели с кнопками тут не имеется. Еще миг — и лифт начал подниматься. «Наверное, в пентхаус», — подумала я, зажмурилась и сделала три глубоких вдоха в технике «уджайи» (мой учитель йоги называл это «дыханием океана»). Как ни странно, помогло. Кабина замерла, и я была спокойна. Я вышла в просторную гостиную, с трех сторон замкнутую окнами от пола до потолка. Я словно оказалась на вершине высокой башни. Передо мной простирался Гудзон и высились береговые скалы Нью-Джерси, на юге виднелись небоскребы Манхэттена, а на севере — прямоугольная каменная башня Клойстерс. Стекла были тонированы — возможно, для того, чтобы приглушить солнечный свет. Я шагнула вперед, но внезапно мое внимание привлек портрет, висевший на стене возле лифта.

На картине был изображен молодой человек в наряде елизаветинских времен. Что-то в его серебристо-серых глазах заставило меня остановиться. Длинные волнистые светлые волосы, губы в форме лука Купидона, жестокая улыбка. Шея юноши ослепительно белела и выделялась на фоне черного воротника бархатного камзола. Слишком белоснежной выглядела и рука. Она покоилась на открытой книге, лежавшей поверх мраморного пьедестала. Приблизившись к холсту, я разглядела на пальце героя перстень — печатку с лебедем. Мое кольцо. Я поднесла руку к картине, чтобы сравнить украшения.

— Впечатляет, верно? — произнес голос у меня за спиной.

Я обернулась и остолбенела: мне померещилось, что юноша сошел с портрета. Но этот мужчина был одет современно. Белую рубашку, сшитую на заказ, дополняли полинявшие черные джинсы. Волосы у него оказались на пару тонов темнее и коротко подстрижены. Зато губы у обоих полностью совпадали. Что, если в нем живет та же жестокость? Но заготовленная для меня вежливая улыбка угасла, и я заметила в лице мужчины что-то вроде удивления или ранимости.

— Гораздо более впечатляет ваша схожесть, — произнесла я, гадая, почему его испугало мое появление.

— Фамильное проклятие Хьюзов, — проговорил он, овладев собой, и протянул мне правую руку.

Он смотрел на меня слишком пристально. Наши кольца соприкоснулись, и я опустила взгляд. Может, так я спрячусь от силы, исходящей из его глаз? Я подумала, что он носит копию серебряной печатки, но нет — на пальце Уилла Хьюза красовался золотой перстень с черным плоским камнем.

— Пожалуйста, садитесь.

Он указал на низкий бархатный диван возле западных окон. Мебель в комнате была невысокой и изящной — полагаю, чтобы не мешать созерцанию видов. На стеклянном столике перед диваном возвышался хрустальный графин, два бокала и открытый лэптоп. По экрану ползли вверх цифры и знаки. «Биржевые данные», — пронеслось в моей голове. Однако символы были абсолютно загадочны и напомнили мне те, которые я разглядела внутри шкатулки. Хьюз закрыл лэптоп, налил янтарной жидкости в два бокала и устроился в кожаном офисном кресле с хромированными деталями. Потом наклонился и опять взял меня за руку. Жест получился очень интимным, и я практически ахнула, но поняла: он заинтересован моим украшением. Ну а я, к своему изумлению, не сопротивлялась.

— Копия перстня моего предка. Где вы его раздобыли?

— Подарок матери.

Хьюз сверлил меня взглядом. У меня возникло странное ощущение, что я не смогу пошевелиться, пока он не позволит. Я чувствовала себя бессильной, как и в те мгновения, когда мимо меня по коридору прошли грабители. Но тогда меня переполняло отвращение, а сейчас… соблазн. И я не знала, что опаснее.

— Как ее звали?

— Марго Джеймс, — ответила я. — Ее девичья фамилия — Д'Арк.

— Француженка?

— Да. Ее родителей убили во время Второй мировой войны, и девочку удочерила семья англичан. В Англии она и познакомилась с моим отцом.

— И она дала вам свое имя — «Гарет», сокращенное от «Маргарет»?

— Верно.

— Она вам говорила, что оно означает?

— «Жемчужина», — отрапортовала я. Какое отношение это имеет к происходящему? Я пришла, чтобы получить информацию от Уилла Хьюза, а теперь он устроил мне настоящий допрос. В конце концов я не без труда высвободила руку, хотя он держал ее очень легко, и выудила из сумки мешочек для ювелирных изделий. Вытряхнула на столик печатку, которую отделила от ларчика. Пластинка повертелась как волчок и легла изображением вверх.

Уилл Хьюз наблюдал за ней, потом обратился ко мне.

— Откуда она у вас?

— Она запечатывала серебряную шкатулку. — И я поведала Хьюзу всю историю — о том, как случайно забрела в антикварный магазин на Корделия-стрит, потом вскрыла шкатулку (про светящиеся символы я умолчала), а позже стала свидетелем ограбления галереи. Не забыла я рассказать и про мои поиски лавки ювелира, и про то, как я обнаружила ее — заброшенную и обветшалую. — Моего отца обвиняют в страховом подлоге. Я понимаю, все безумно запутано, ведь Джон Ди…

— Кто назвал вам это имя?

Вопрос застал меня врасплох. Но, конечно, я не призналась, что антиквар мне представился сам.

— Кто-то в кондитерской на углу…

— Пак вам сказал?

Я рассмеялась.

— Вот не знала, что там живет сам Пак. Кондитерша по имени Фэйн…

— Да-да, — с улыбкой кивнул Хьюз. — Как она?

— М-м-м… Думаю, неплохо, — только и произнесла я. — В общем, как-то нелогично, что Джон Ди связан с ограблением…

— Он здесь ни при чем.

Хьюз резко поднялся, прошел к западным окнам и повернулся ко мне. Солнце, клонившееся к береговым скалам Нью-Джерси, превратило Гудзон в сверкающее золотое полотно. Несмотря на тонированные стекла, свет был настолько ярким, что я зажмурилась… И на миг попала в собственный сон. Я вновь стояла на берегу озера и любовалась лебедем, скользящим по водной глади. Я разжала веки, но ощущение надвигающейся беды меня не покинуло.

— Что случилось, когда вы открыли шкатулку? — осведомился Хьюз.

Он вернулся к своему креслу, но садиться не стал. Солнце подсвечивало его со спины, и он превратился в силуэт. Только завораживающие серебряные глаза гипнотически блестели.

Я вовсе не собиралась рассказывать Хьюзу о знаках, но, посмотрев ему в лицо, выложила всю правду… Слова слетали с моих губ, будто он их из меня вытягивал. Вдобавок я упомянула о голубоватом дымке, поднимавшемся из шкатулки. Потом призналась Хьюзу, что бандитов с пустыми глазами сопровождал сильный запах серы, а в таунхаус проник густой туман, поглотивший весь дом. Сообщила я и о том, как ожила моя металлическая скульптура, и то, что отца посетил Сан Леон — художник, умерший в восемьдесят седьмом году прошлого века.

Когда я наконец замолчала, Уилл Хьюз просто засиял.

— Моя дорогая Гарет, — произнес он, — разве у вас остались хоть какие-то сомнения в том, что происходит нечто необычное?

— Не знаю, что вы имеете в виду, — осторожно проговорила я.