Бросив на пол на ковер две думки и достав из шкафа старое ватное одеяло, Саша завернулся в него и сразу же заснул.

А когда проснулся, то понял, что Риты в комнате нет. А на столе, рядом с подносом с остатками еды, записка: «Саша, спасибо за все. Не поминай лихом, Р.».

– Мама, это я, открой…

Клара открыла, но перед тем как впустить дочь, какое-то время с любопытством разглядывала ее.

– А я уж думала, что ты никогда не навестишь свою мать, – ухмыльнулась она.

– Может, ты все-таки впустишь меня?

Рита не знала, насколько ее внешний облик изменился с тех самых пор, когда они виделись в последний раз. Мятые джинсы и свитер, спутанные волосы, черные пятна размазанной туши под глазами, бледные губы, потускневший взгляд…

Клара распахнула дверь, давая ей пройти.

– Откуда ты, прелестное дитя?

Но Рита, не слушая ее, бросилась в ванную, там пустила в ванну горячую воду, сняла с себя все и, наклонившись, сунула под струю голову. Нашарив рукой поблизости от себя какой-то пузырек, в котором, к счастью, оказался все же шампунь, а не какая-нибудь дешевая краска для волос, она взбила пену и принялась привычными движениями мыть голову.

Она вышла из ванной комнаты с тюрбаном из полотенца на голове и в мамином, пахнувшем почему-то жареным луком, полосатом махровом халате. Зато чистая.

– У тебя кофе есть? – Рита попыталась похозяйничать на кухне, которую, несмотря на всю пропасть в общении и временном пространстве между нею и матерью, считала своей, как вдруг услышала:

– А ты меня спросила, можно брать кофе или нет? Ты хотя бы представляешь, сколько стоит сегодня такая вот маленькая баночка? Даже я, уж насколько люблю его, а пью далеко не каждый день…

– Ма, ты что? Тебе жалко для меня кофе?

– А вот ты бы взяла да и принесла мне в подарок кофе, чаю, шоколаду… А то пришла, ни слова мне не сказала, бросилась мыться моим шампунем, а теперь вот захотела побаловаться кофейком…

– Ма, ты что, сбрендила? Это же я, твоя дочь, Рита!

Но Клара, казалось, и не слышала ее. Сев на табурет и закинув ногу на ногу, выставив таким образом на обозрение фиолетовую сетку вздувшихся тонких сосудов на ляжке, она уставилась в окно.

Рита, чувствуя, что ей не рады в ее же собственном доме, лишь пожала плечами и, налив в кастрюльку воды, поставила ее на огонь. Молотый кофе, самый дешевый, какой только можно было найти на оптовых продуктовых рынках, пах тем не менее все-таки кофе.

– Можешь мне ничего не рассказывать, – вдруг услышала Рита и повернулась к матери. – Мне твой звонил, все рассказал. Вот уж не знала, что выращу блядь.

– Ма! Что ты такое говоришь?

– Что слышишь, то и говорю. Моталась где-то всю ночь, а теперь принесла заразу в мой дом…

Но и это Рита пропустила мимо ушей. Ее больше всего заинтересовал звонок Оскара.

– Он звонил? Но зачем?

– Зачем… Снизошел до разговора с тещей. Спрашивал, не появлялась ли ты у меня. Сказал, что вы расстались, что ты собираешься замуж за другого… Ну, я подумала, конечно, что уж если моя Ритка бросила этого старого перечника Араму, значит, нашла себе помоложе и побогаче, и вдруг ты появляешься у меня ни свет ни заря вся помятая, с лицом, напоминающим палитру пьяного художника, запираешься в ванной… Откуда ты явилась?

– Ниоткуда. Я пришла к тебе не для того, чтобы плакаться в жилетку. Ты никогда не умела выслушать чужую боль. Я приехала, чтобы забрать свое.

– Не понимаю…

– Все ты прекрасно понимаешь. Отдавай шкатулку.

Речь шла о тех самых драгоценностях, которые Оскар велел Рите в свое время, еще восемь лет тому назад, положить в ячейку банка на хранение, на так называемый черный день, но которые Рита, не послушав Араму, по настоянию Клары принесла и спрятала в родительском доме, то есть у матери. Это были те самые золотые и бриллиантовые вещицы, которые являлись Ритиным неприкосновенным запасом на тот случай, если они расстанутся с Арамой и она останется без средств к существованию. И хотя в банке на имя Риты лежала довольно приличная сумма в долларах и рублях, она не могла ими воспользоваться прямо сейчас хотя бы по той причине, что у нее не было ни одного документа, подтверждающего ее личность. Не представляя себе жизнь без наличных денег и испытывая острое желание как можно скорее снять какую-нибудь квартиру и отделиться от всех и вся, Рита решила забрать шкатулку с драгоценностями и отнести в первый же ломбард одно из колец. Этих денег хватило бы на первое время. А позже, когда она раздобудет документы и получит возможность пользоваться своими валютными вкладами, купит скромное жилье и заживет независимой жизнью. Возможно, даже поступит в университет или медицинский институт. Это были смутные, лихорадочно и наспех составленные в голове планы, где не было места ни Оскару, ни Амфиараю (даже в том случае, если ему помешали встрече с ней форс-мажорные обстоятельства и даже смерть), даже родителям. Не в силах простить им свой патологически ранний брак с Арамой и желание матери как можно скорее сбагрить свою «подпорченную» дочку подвернувшемуся под руку доктору, она не видела причин видеться с ними и тем более общаться по-родственному. Лишь шкатулка и желание помыться горячей водой и выпить горячего кофе привела ее на Краснодонскую.

– Какую еще шкатулку? О чем ты, Риточка? – Мать разговаривала с ней явно издевательским тоном, тихо и вкрадчиво произнося окончания вопросительных фраз.

Рита оглянулась. Несмотря на внешнюю непривлекательность матери (засаленный халат, растрепанные жирные волосы и сбитые и растоптанные плюшевые домашние тапки), мать держалась довольно уверенно, словно новый сверкающий кафель на стенах, новенький смеситель и раковина, белоснежный кухонный гарнитур и веселенькие желтые занавесочки стоимостью сто долларов за один метр (Рита видела такие недавно в ЦУМе) придавали ей вес и определяли манеру поведения со своей блудной дочерью.

Рита бросилась в комнату и остановилась, пораженная отлично наклеенными обоями, толстым шелковым ковром на полу и сверкающей хрусталем горкой. Тяжелые портьеры явно итальянского производства добили ее. Она заглянула в ванную комнату, в которой провела полчаса, но даже не обратила внимания на дорогой унитаз и саму ванну. Привыкшая ко всему дорогому и роскошному, ведь именно такие вещи окружали ее дома, она, думая об Амфиарае, даже не заметила колоссальных перемен в жилище своих родителей.

– Откуда деньги? – Ей вдруг стало страшно от собственных предположений. Неужели она присвоила себе мою шкатулку? Но она не могла так поступить. Это мои вещи. Это мой черный день…

– Заработала.

– Где?

– Не твое дело.

– Хорошо, пусть это будет не мое дело. Давай мою шкатулку, и на этом все. Я обещаю, что больше не потревожу твой покой. Ведь это именно то, о чем ты всегда мечтала: не быть ни за кого ответственной, никому не быть обязанной и все в таком роде… Кстати, где отец?