– Ага, ладно, – бросила Корби, выхватывая фонарик из его рук. – А теперь вали. Иди, играй со своим Роханом Ларсеном, – насмешливо добавила она.

Келвин по-собачьи оскалился на нее и зарычал.

– А что плохого в Рохане? – наивно спросила я. Корби пригласила в поездку меня, а Келвин – Рохана. Я решила, что они друзья.

– Это папа заставил Келвина взять Рохана, – с самодовольным видом объявила Корби, гордая от собственной осведомленности. – Но Кэл его не выносит.

– Отцу нравится Рохан, потому что тот хорошо играет в теннис, и еще он умный, а у предков денег куча, – объяснил мне Келвин. – Он думает, Рохан на меня «повлияет». Блин, я даже друзей сам выбрать не могу! Я уже в средней школе, а мне типа предлагают в песочнице играть. Дебилизм какой-то! Какой же он дебил!

Я обеспокоенно посмотрела на Корби:

– А тебя тоже он заставил меня пригласить? – Мысль, что Келвин с Корби так же ржут про меня за моей спиной, была невыносима.

– Папа страдает такой фигней только с Келвином, – заверила меня Корби.

– Потому что ты его принцесса, – мрачно заметил Келвин с видимым отвращением. – Ему по барабану, что ты делаешь.

– Вали давай, – огрызнулась Корби, наклонившись так, что оказалась нос к носу с братом.

– Иду, иду. Но сперва скажите, ребятки: вы помните, какой сегодня день?

– Пятница, – ответила я.

Его глаза сверкнули.

– Тринадцатое…

– Пятница, тринадцатое – это глупое суеверие, – заявила Корби. – Убирайся, пока я не завопила. Скажу маме, что ты пытался подсмотреть трусики Бритт, и она запретит тебе видеоигры на все выходные.

Келвин взглянул на меня, и я вспыхнула. На мне были старые белые трусы с дырками под резинкой. Если бы он действительно их увидел, я бы умерла от стыда.

– Бритт не будет ябедничать на меня, правда? – спросил он.

– Я в ваши дела не лезу, – пробормотала я.

– Если пятница, тринадцатое, – всего лишь суеверие, почему же тогда в гостиницах нет тринадцатых этажей? – с победным видом обратился к сестре Келвин.

– В гостиницах нет тринадцатых этажей? – хором изумились мы.

– Не-а. Слишком несчастливые. Именно там случаются пожары, самоубийства, убийства, похищения. В итоге люди сообразили просто вырезать тринадцатый этаж.

– Правда? – выпучила глаза Корби.

– Не пилой, глупая. Просто поменяли таблички: все тринадцатые этажи стали 12-А. И, кстати, есть вполне реальная причина, почему следует опасаться пятницы, тринадцатого, – в это время духи восстают из могил и несут послания из загробного мира миру живущих.

– Какие послания? – спросила я, чувствуя, как сзади по шее забегали мурашки предвкушения.

– Даже если мы тебе верим – а мы не верим, – зачем ты нам все это рассказываешь? – поморщилась Корби.

Келвин выглянул в дверь палатки и втащил внутрь голубой рюкзак. По топорщившимся острым углам было понятно, что в нем что-то лежит.

– Давайте посмотрим, не хотят ли духи что-то сообщить нам.

– Я скажу маме, что ты нарочно пытаешься нас напугать, – заявила Корби, осторожно поглядывая на рюкзак и вскакивая на ноги.

Кэл схватил ее за рукав пижамы и усадил обратно.

– Если помолчишь хоть пять секунд, увидишь крутую вещь. Реально крутую. А?

– Давай! – охотно откликнулась я. Бросив взгляд на Корби, я увидела, что брякнула не то, что надо, но мне было все равно. Я хотела, чтобы Келвин посидел в палатке подольше. После нескольких дней на озере Джексон его кожа стала бронзовой, и он вытянулся ростом уже почти с отца. Корби рассказывала, с начала лета он отжимался и качал пресс, и это было видно. Кэл выглядел гораздо круче всех мальчиков пятого класса – он выглядел мужчиной.

Келвин вытащил из рюкзака деревянную доску с витиеватым готическим алфавитом на верхней стороне. Под буквами шли числа от 1 до 10. Я сразу же поняла, что это Уиджа, доска для спиритических сеансов. Папа никогда не разрешал нам с Иэном играть в нее. А в воскресной школе наставник объяснял, что Уиджа обладает дьявольской силой. По спине пробежала легкая дрожь.

Следом Келвин вытащил маленькую треугольную штучку с окошком в центре, положив ее на доску.

– Что это еще? – вырвалось у Корби.

– Доска Уиджа. – Я взглянула на Келвина, и он одобрительно кивнул.

– А что она делает?

– С ее помощью медиумы – духи – отвечают на вопросы, – сказал Келвин.

– Когда гадаешь по Уидже, случайно, не надо держаться за руки? – спросила я, надеясь, что слухи верны и что я покажу Кэлу, как много уже знаю.

– Типа того, – подтвердил Келвин. – Два человека ставят пальцы на указатель. Думаю, бывает, что пальцы соприкасаются.

Я подвинулась ближе к нему.

– Не стану я касаться твоих противных потных пальцев, – заявила Корби. – Потом буду пахнуть, как твои трусы. Я видела, как ты суешь руки в штаны, когда думаешь, что никто не смотрит.

Расхохотавшись, мы с Корби зажали ладонями рты, но Келвин просто пожал плечами:

– Блин, какие же вы малявки. Когда же я, наконец, дождусь, чтобы с вами можно было действительно поговорить.

«И я», – мечтательно подумала я.

– Готовы? – спросил Келвин, строго глядя на нас. – Есть только одно простое правило: указатель не толкать. Он должен двигаться сам по себе. Позвольте духам направлять его, потому что только они способны видеть будущее.

– Ты думаешь, среди нас есть дух? – спросила Корби театральным шепотом, сдерживая новый приступ хихиканья.

Кэл поводил фонариком по всей палатке, заглянув в каждый угол. Палатка была небольшой, но он хотел, чтобы мы убедились: кроме нас, здесь никого нет. Если указатель сдвинется, то только из-за сверхъестественных сил.

– Задавайте любые вопросы, – велел он нам. – Спрашивайте про свое будущее.

«Выйду ли я замуж за Келвина Верстеега?» – подумала я.

– Если это действительно сработает, я описаюсь, – фыркнула Корби.

Я боялась Уиджи, боялась, как бы папа не узнал, что я в нее играла, поэтому с благодарностью услышала предложение Келвина:

– Я первый.

Спокойным торжественным голосом он спросил Уиджу:

– Кто из нас троих умрет раньше?

Я сглотнула, нервно поглядывая на указатель. Сердцу стало тесно в груди, и я осознала, что перестала дышать. Корби шутила насчет мокрых штанишек, но я почувствовала, что со мной такое может случиться безо всяких шуток.

Поначалу указатель не двигался. Я глянула на Корби, та пожала плечами. И вдруг пластинка медленно заскользила по черным литерам.