Я в точности перебрала в памяти его слова, интонации, язык тела. Опираясь одной рукой о косяк, он упомянул инсулин как бы мимоходом, но при этом намеренно. Словно хотел успокоить меня: «Я сохраню твой секрет. Пока».

Внезапно я поняла, что мне необходимо остаться с Мэйсоном наедине. Выяснить, почему он покрывал мою ложь, чего хотел взамен. Я потерла лоб запястьем. А еще нужно подготовиться.

Лишь только снег прекратится, мы выступим. Закинем рюкзаки на плечи, и я поведу нашу группу вниз по склону гор, по которым никогда не ходила. Вытащив карту – осторожно, чтобы не порвать по обтрепанным сгибам, – я наклонилась к полоске света под дверью и внимательно изучила пометки Келвина. Редкие маршруты, пещеры, ручьи, заброшенные лабазы трапперов – все места Келвин тщательно нанес на карту!

Я быстро нашла Айдлвайлд и шоссе – он подписал и то, и другое. Чем дольше я рассматривала карту, тем увереннее могла сказать, где мы находимся. Келвин пометил одну хижину к югу от крупного озера, вдалеке от главной дороги, подписав рядом: «пустая/мебель/электричество». Если это действительно та сама хижина, то я заехала дальше, чем следовало: Айдлвайлд остался примерно в десяти километрах сзади.

Я замерла. А что, если вместо шоссе вывести Шона с Мэйсоном к Айдлвайлду? Но дом Верстеегов располагался на большей высоте, они сразу же заподозрят неладное, если мы направимся по склону вверх. Придется пока вести их вниз, к шоссе. Удаляясь от Айдлвайлда и Келвина.

Глядя в окно, я уговаривала себя, что, когда снег кончится и небо прояснится, выглянут звезды, и темень перестанет казаться такой всеобъемлюще безнадежной.

Написала пальцем на замерзшем окне: ПОМОГИТЕ. Буквы долго виднелись на стекле, постепенно исчезая, заполняясь новыми каплями. «Интересно, где сейчас Келвин», – подумала я. Хотелось верить, что он нашел мою машину и как раз в эти минуты просчитывает наши дальнейшие шаги. Я должна была надеяться, что такое возможно. Но успеет ли он найти нас до того, как мы выступим? Закрыв глаза, я вознесла отчаянную молитву: «Направь стопы его, и побыстрее!»

Келвин знал горы лучше кого бы то ни было. И находчивости ему было не занимать. Он мог переиграть Мэйсона с Шоном – если бы нашел нас. В школе у него были средние оценки, но только потому, что он не старался. В основном чтобы позлить отца, ясное дело. Закончил школу, прилагая минимум усилий, и чем сильнее мистер Верстеег пытался наказывать его, тем небрежнее Келвин относился к учебе. Однажды когда парень принес совсем уж плохой табель, мистер Верстеег выгнал Келвина из дому. Кэл три дня жил в гостинице, пока Корби не убедила отца разрешить брату вернуться. Когда Келвин набрал 31 балл во время «АКТа»[13], а затем невероятные 2100 во время «АОТа»[14], мистер Верстеег, вместо того, чтобы почувствовать гордость или с облегчением расслабиться, рассвирепел от того, что сын посрамил его, доказав, что может сам, без посторонней помощи, поступить в крутой университет вроде Стэнфорда.

В прошлом году по школе гуляла сплетня, будто бы мистер Верстеег пожертвовал Стэнфордскому университету весомую сумму, купив поступление Келвина, но Корби клялась, что это не так.

– Отец ни за что не стал бы помогать Келвину, особенно после того, как тот готовился к поступлению, – по секрету рассказала она мне.

Я расхаживала по тесной каморке, пытаясь побороть холод, от которого руки покрывались «гусиной кожей». Дойдя до дальнего угла, уже собиралась развернуться, когда мой взгляд упал на большой древний ящик для инструментов, стоявший на нижней полке пластикового стеллажа. От страха и беспокойства я его раньше даже не заметила. А вдруг там найдется что-то, что можно использовать как оружие?

Осторожно, чтобы меня не услышали, я стащила видавший виды ржавый ящик на бетонный пол, открыла застежки и подняла крышку.

Узнавание мгновенно обхватило меня холодным влажным облаком.

Разум пытался сложить увиденное воедино. Длинные бледные кости, желтоватый свод с двумя глазницами под надбровными дугами и третьей дыркой, на месте носа, под ними. Конечности согнули в суставах, втискивая тело в ящик. Высохшие кожа и сухожилия не давали разложившемуся трупу рассыпаться.

Парализованная, я тихонько охнула. Умом я понимала, что уже оно-то – они – она, судя по перепачканному короткому черному платью, не могла причинить мне вреда. Эти останки – лишь напоминание, эту жизнь кто-то отнял. Но от осознания того, что эта кладовка стала могилой девушки, запертой здесь, как и я, подкашивались ноги, а моя собственная судьба предстала в уже новом свете.

Я с силой моргнула – мумия никуда не исчезла. Зубастая улыбка глумливо сообщала: «Ты – следующая!»

Закрыв крышку, я попятилась. Крик застрял в горле.

Я не могла рассказать Мэйсону или Шону о том, что видела. Да и они, скорее всего, знали про труп. Возможно, сами его туда и запихнули. А мне уже было достаточно того, что́ я о них знала – моя жизнь и так уже висела на волоске, и еще одна тайна была мне ни к чему.

Пытаясь стереть из сознания картину мертвого тела, я прикусила губу, стараясь не думать о смерти.

Говорят, перед смертью у людей перед глазами проносятся картины уходящей жизни. Пока я сидела, ожидая приговора, который вынесут мне Шон с Мэйсоном, на ум шли воспоминания о Келвине, который, как я отчаянно надеялась, уже отправился нас искать.

Первый раз, когда я поехала отдыхать с Верстеегами, мне было одиннадцать, а Келвину тринадцать. Стоял июль, и люди спасались в прохладе гор от городской жары. Нас с Корби наконец-то признали достаточно взрослыми, чтобы разрешить ночевать на улице, и с помощью мистера Верстеега мы поставили палатку на сочно-зеленой лужайке за домом. Он пообещал не запирать дверь в кухне – на случай, если ночью нам понадобится в туалет.

Пол палатки была завален помадой, разноцветными флакончиками, баночками румян, палетками с тенями для глаз, а мы по очереди красили друг друга под Кэти Перри, готовясь к съемкам собственного клипа на «То горячий, то холодный»[15]. Корби мечты о славе невероятно заводили, и нам не терпелось поскорее приступить.

Корби как раз наносила «Красное карамельное яблоко» на мои губы, когда на лужайке послышалось завывание «привидения» и по полотняным стенкам палатки заметался луч света.

– Отвянь, Келвин! – прокричала Корби.

– Успокойся, – ответил ее брат, открывая палатку и пролезая внутрь. – Я всего лишь принес вам фонарик. Мама сказала, вы забыли.