Не важно, Брэндон. Совершенно не важно. Ты можешь делать со мной все, что тебе заблагорассудится, по одной простой причине — меня у тебя нет. Есть обычная девушка Кэндис, даже без фамилии, просто Кэндис, репортер газеты «Культурный Нью-Йорк», которая живет в доме на пересечении Бульвара Монро и Двенадцатой авеню.

Девушка, которой нет.

А мисс Кэндис Лили София Барлоу никогда бы не подала тебе руки. Ни одного рукопожатия, не то что поцелуя...

Кэндис почувствовала, как внутри шевельнулось темное удовлетворение. Думаешь, ты получил надо мной власть, Брэндон? Ну-ка, попробуй, удержи в объятиях призрака или сгусток тумана!

Все иллюзорно в этом мире, Брэндон. Твоя власть. Наши отношения. Даже я.

— Кэндис, где ты так долго пропадала? — Голос миссис Барлоу выдавал легкое раздражение. Это означало, что она не на шутку рассержена.

Прошмыгнуть наверх незамеченной не удалось. Мать выплыла из дверей библиотеки как раз в тот момент, когда Кэндис выходила из кухни. Дверь черного хода она открыла своим ключом, и все шло хорошо...

До этого момента.

— И почему ты так странно выглядишь? Нет, постой, ты себя хоть в зеркале видела?

— Мам, долго объяснять. Я сейчас переоденусь и спущусь. И, пожалуйста, прикажи Генриетте подать мне что-нибудь на ужин. Я умираю с голоду.

Это была неправда. Но так можно было хотя бы ненадолго отвлечь маму. Все-таки прием «ребенок голоден» одинаково действует на всех матерей!

Не тут-то было.

— Ничего, за целый день не умерла — потерпишь и еще немного. Ах! — Миссис Барлоу схватилась за сердце. — Боже, где ты взяла это?

Китайские туфли не прошли незамеченными.

— На кого похожа моя дочь? На официантку из «Макдоналдса»! Я этого не выдержу!

— Выдержишь, — заверила ее Кэндис (отомстила за «потерпишь и еще немного»). — В конце концов, когда ты приехала в Нью-Йорк, ты была похожа на девчонку с техасского ранчо!

— Неправда, у меня всегда был безупречный вкус. Жаль, что это не передается по наследству. — Барбара со значением посмотрела на Кэндис.

— Ну ладно, мам, подумаешь, выбрала не очень удачную модель. Хотела одеться в стиле casual, но, как видишь, не преуспела.

— Совершенно.

Уф, кажется, пронесло! Действительно, что может заподозрить ее мать? Что она выдает себя за другую девушку, «простую смертную», завела роман с фотографом, которого сегодня видела во второй раз в жизни, целый день провела с ним непонятно где, фотографировалась, целовалась, уничтожала сладкое в неприличных количествах и совершенно не задумывалась о будущем — ни о будущем вообще, ни о своем «блестящем будущем» в частности?

Да мать скорее запрет ее в психушку, чем поверит в подобное! Это факты, которые никак не могут существовать в картине мира Барбары Барлоу. Не вписываются в реальность...

— Глория меня обсмеяла. Так что тебе нет нужды повторять ее подвиги.

— Ах, опять ты с этой своей подружкой... Ты знаешь, Глория была бы всем хороша, если бы умела думать, что говорит, и держать язык за зубами. Но вот умению одеваться у нее можно поучиться. Если уж талант родной матери тебя не устраивает...

— Мама, ну какое может быть «не устраивает»? Дело только в том, что это талант, а талант, как ты уже заметила, по наследству не передается, и научить ему нельзя.

— Значит, нужно ехать по магазинам вместе.

— Хорошо. Спасибо, мам. Ты всегда меня выручаешь. — Кэндис мысленно поздравила себя: кажется, выкрутилась.

— Джеймс заезжал на ужин, — со значительной небрежностью произнесла миссис Барлоу.

— Вот как? Зачастил... — протянула Кэндис.

— Тобой интересовался. А тебя нет, сотовый отключен...

— Не судьба.

— Завтра мы все вместе идем в оперу.

— Мама, прости, у меня другие планы! Очень жаль, но...

— Какие еще другие планы?

— Вечеринка у Стейси Малфой. Она пригласила меня две недели назад.

Кэндис умолчала, что на вечеринку эту она с самого начала не собиралась идти, потому что в глубине души терпеть не может Стейси и — особенно — ее младшую сестричку Сесиль. Она очень-очень, всей душой надеялась, что ей позвонит Брэндон и пригласит куда-то. И он должен позвонить, непременно!

— Ничего страшного, придешь попозже.

— Мама!

— С каких это пор вечеринки привлекают тебя больше оперы? — удивилась миссис Барлоу. — И вообще, не спорь, мы с отцом уже все решили.

— А я, значит, не имею права решать? Мне двадцать шесть!

— Какая разница, я старше тебя в два раза, а отец — и того больше. Так что делай что говорят. И первым делом иди переоденься.

Миссис Барлоу прошла мимо Кэндис в кухню, давая понять, что разговор окончен.

Кэндис выпустила из легких перегоревший воздух вместе с застрявшими в горле словами. Да здравствует деспотия, самая прогрессивная из всех форм правления в мире!

А с Брэндоном она все равно встретится, не вечером, так ночью, не ночью, так через день!

В спальне она долго разглядывала себя в зеркале. Как же она изменилась! И дело не в том, что на ней совершенно нетипичная одежда, что волосы растрепались и пропитались соленым, влажным запахом океана. Дело в глазах — они стали совсем шальные, и в изгибе рта — он сделался чувственным, как у греческой гетеры.

Здравствуй, новая я!

Кэндис чувствовала желание пойти в душ и раствориться в потоках горячей воды — и нежелание смывать с себя запах океана и прикосновения ветра, запах Брэндона и его прикосновения... Это было слишком прекрасно, чтобы добровольно согласиться потерять. Впрочем... сможет ли она что-то из происходившего сегодня смыть с себя, забыть, утратить? Нет, считать это возможным — слишком наивно. Такое не забывается. Это остается навсегда.

Кэндис казалось, что сегодняшний день выжжен в ней, в ее душе до мельчайших подробностей. Может, сделать еще татуировку? Чтобы форма соответствовала содержимому?

Надо будет узнать, как Брэндон относится к татуировкам.

Кэндис улыбнулась себе и, раздеваясь на ходу, прошествовала в ванную. Кажется, она совсем сошла с ума...

— Привет!

— Привет.

— Я не разбудил тебя?

— Нет, я еще не сплю. — Кэндис отложила книгу.

Сто двадцать четвертую страницу она читала уже почти час. Какой сложный текст! Смешно сказать, даже не на древнегреческом!

— С тобой никогда не знаешь, спишь ты или бодрствуешь.

— Это обвинение?

— Нет, констатация факта.