Кэндис прикрыла глаза и вспомнила поцелуй Брэндона. Да, ее ждет море удовольствия, целый океан наслаждений...

Если только она будет достаточно умна, чтобы не принимать все близко к сердцу.

— А ты шустрый! — бросила она Брэндону. Прищурилась, чтобы он не видел ее глаз. — Если не сказать — бесцеремонный. Всегда так с женщинами?

— Так вам же нравится. — Брэндон уклонился от прямого ответа на вопрос.

— Кому-то, может, и нравится. А я предпочла бы по-другому. — Кэндис справилась с собой и теперь смотрела на него в упор. — Ну да ладно, что теперь... — Она сделала еще один глоток лимонада, не сводя с него глаз. — Ты вроде бы поснимать меня обещал. Давай, что ли. Посмотрим, на что ты годишься, как фотограф.

Кэндис не узнавала — сама себя. В кого она превратилась? Только что целовалась с малознакомым мужчиной, да так целовалась, как целуются в последний раз. Как самый простой выход из сложной ситуации выбрала закрутить с ним интрижку, которая заведомо ничем не закончится. А теперь стоит и без всякого стеснения, нахально даже смотрит ему в глаза — бросает вызов. На что только напрашивается? Эх, видела бы ее сейчас мама!

Впрочем, мама не многое успела бы разглядеть и понять — с мамы хватило бы ее дешевых спортивных туфель, китайских, за пятнадцать долларов...

— Посмотрим, обязательно посмотрим, — заверил ее Брэндон. — Только ты, наверное, представляешь процесс иначе. На деле же от тебя ничего не потребуется. Я буду незаметным. Ты ходи куда тебе захочется, разговаривай, ешь, пей, смейся...

— О, так я тоже хочу! — подала голос Глория.

— Обойдешься, — неожиданно грубо сказал ей Майк и жестом собственника прижал к себе.

Майк знал, что обычными «студийными методами» Брэндон работает с обычными девушками. Это не искусство, это производство, и потому нет нужды погружаться в человека, соединяться с ним, становиться его тенью. На такое Брэндон идет, только если у него большие планы. Так Брэндон снимал только тех девушек, с которыми жил. Больше — никого. Кэндис — четвертая. И понятно, конечно, что она странная, может, даже немного с приветом, и вся ее красота не отменяет этой чудаковатой резкости, но брату-то виднее, что ему нужно в жизни... Главное — чтобы Глория осталась с ним, а Брэндон с Кэндис как-нибудь сами разберутся, чай, не маленькие уже...

— Отлично! — обрадовалась Кэндис. — Особенно мне нравится идея с твоей «незаметностью». Ребята, поехали, давайте веселиться! У кого батарейки к магнитофону?

И безумный день покатился снежным комом с горы.

Кэндис казалось, что в лимонад подмешали чистый спирт, причем в пропорции один к одному. По крайней мере, она пьянела от него, как от текилы — если бы текилу пили, как колу, из горлышка бутылки. Никогда в жизни она не была такой, как сегодня: подвижной, искрометно остроумной, яркой и горячей, как сполох пламени, в общем, бешеной. И это — без капли химии, если не считать лимонада...

Где-то в разгаре веселья Глория буквально за руку вытащила ее из круговорота жизни и оттащила в сторонку, где не так били по ушам вопли каких-то металлистов, доносившиеся из магнитофона.

— Ты как? — Глории все равно пришлось перекрикивать шум волн.

— Превосходно!

— У тебя с Брэндоном... Так быстро?

Кэндис неопределенно повела плечом, улыбнулась загадочно:

— Кто знает, может, еще ничего и не получится!

— Да ну?! Вы же уже целовались!

— И что? Это разве что-то значит?

— А что — нет?

— Нет.

— Но не для тебя, Кэндис! Я знаю тебя много лет...

— Хочешь прочесть мне мораль? Поздно! Мне двадцать шесть, я абсолютно взрослая женщина, свободная, кстати, и имею право целоваться с кем хочу, хоть с первым встречным чернокожим в Бруклине!

— Кэнди, я тебя такой никогда не видела...

— Может, и не увидишь больше. Хотя вероятнее, что ты не увидишь меня прежней, скромной избалованной леди, исполненной чувства собственного достоинства. — Кэндис вскинула руки вверх и издала торжествующий вопль, который смешался с шумом океана. — Глория, ты хоть понимаешь, как прекрасна жизнь? Понимаешь или нет?!

— Кажется, понимаю, но не в такой степени, как ты... Брэндон идет! Оставлю вас...

Кэндис удержалась, чтобы не крикнуть: «Нет!»

Глория ушла к Майку.

И снова она осталась один на один с Брэндоном. Камера болталась у него на шее, но объектив был закрыт. Он пришел не для того, чтобы фотографировать ее.

— Ну как ты?

— Отлично! — Кэндис ослепительно улыбнулась, стараясь обнажить побольше зубов. Говорят, действует на подсознание, отпугивает... Хотя к чему это она, все уже решено!

— Я рад.

— Как съемки?

— Очень хорошо. Я доволен. Что получилось — покажу после. Надо еще поработать над снимками.

— Ты сегодня поцеловал меня. Зачем?

— Таково было мое желание. И твое.

— По-твоему, все так просто?

— Не всегда, но бывает и так.

— Поцелуй меня еще.

Он смотрел на нее, будто ослышался, а Кэндис хотелось танцевать от переполнявшего ее веселья. Наверное, так веселились и куражились ведьмы на средневековых шабашах. Интересно, а сейчас где-нибудь проводят шабаши? А то она бы поучаствовала...

Ответом ей был поцелуй, еще полнее, еще ярче предыдущего.

Да, девушки из приличного общества не просят мужчин о поцелуях и ласках. Напротив, они делают вид, что все это им неприятно и они готовы потерпеть прикосновение только ради того, чтобы когда-нибудь предстать перед алтарем с тем, кому принесли такую жертву. Вот именно — девушки из приличного общества живут по совсем другим законам. Мисс Кэндис Лили София Барлоу никогда бы такого не сделала! Но она сейчас — просто Кэндис, Кэнди, странная, симпатичная, простая девчонка, которой хочется целоваться с этим парнем больше, чем дышать или чувствовать кожей солнце...

И Брэндон подарил ей то, что было важнее дыхания и приятнее солнечного тепла. Ей казалось, что вся ее предыдущая жизнь, пусть в той жизни и были Колизей, Лувр, пирамиды, Красное море и Ниагарский водопад, — что вся та жизнь не стоит одного этого поцелуя.

В какой-то миг ей показалось, что она сейчас умрет. Вот так, очень просто. Что Брэндон возьмет и увлечет ее за грань бытия, не выпуская из объятий. Какая сладкая будет смерть!

Потом она все-таки вернулась на землю, почувствовала почву под ногами — влажный песок не назовешь твердой почвой, но это лучше, чем вообще ничего...

— Ты необыкновенная, — прошептал ей в ухо Брэндон.

И, как бы громко ни ревели волны, Кэндис расслышала.

Лги сколько хочешь. Для тебя я — одна из многих. Многих десятков, а то и сотен. Скольких женщин ты фотографировал за свою жизнь? Скольких целовал?